Первые ласточки

— Что за беда! — огорчался я, не в силах избавиться от помарок в тетради.

— Писали бы так, как привыкли, — рассуждала Шура Айваседа. — А то — переучивают вот…

— Совсем зря, — вторил Гоша.

— Нет, не зря, — старался убедить нас преподаватель Петр Емельянович, вернувшийся нынче с курсов переподготовки и ведущий у нас ненецкий язык.

По его словам, лучше «переучиваться» таким, как мы, пока еще немногим, чем сохранить для многих и многих других необходимость овладения сразу двумя алфавитами, когда можно писать по-ненецки и с помощью русского алфавита. Это, мол, облегчает и ускоряет овладение грамотой на родном языке.

Нам оставалось только согласиться, так как мы и сами понимали это.

В юбилейные дни

Еще в начале учебного года нам объявили, что будем готовиться отмечать в наступающем тридцать седьмом году 100-летие со дня смерти А. С. Пушкина и пятилетие своего педагогического училища.

— У нас есть возможность для работы самодеятельных кружков, — подчеркнул директор на собрании. — Это позволит хорошо, интересно провести праздники, разумно и с пользой заполнить свободное от учебы время, выявит и разовьет ваши способности…

Кружков было создано много. Начали работать два литературных — ненецкий и русский. Ненецким руководил Петр Емельянович, русским — Алексей Евгеньевич.

«Вот хорошо, — радовался я. — Теперь по-настоящему займусь литературой».

В ненецком литературном кружке участников было немного — пять человек. Они, в основном, записывали и обрабатывали национальный фольклор — ненецкие и хантыйские сказки, предания, загадки.

— Жалко — нет Пети Янгасова, — искренне сожалел наш руководитель. — Сколько сказок он унес с собой…

Мы тоже тужили о нем.

Среди членов национального литкружка стали появляться начинающие поэты. Учащийся Ядне одним из первых выразил свои мысли стихами:

По-новому в тундре
                     жизнь пошла.
И одна у нас дорога:
Эта дорога в Советы
                        ведет,
Эта дорога в колхозы
                        ведет…

Начал писать стихи на своем языке Илья Окатэтто и Костя Ненянг (не курчавый, а другой — новичок, рослый и статный парень). Я посещал занятия обоих кружков. В национальном занимались переводами — коллективно перевели сказки Пушкина «О попе и его работнике Балде», «О рыбаке и рыбке», а также небольшую пьесу «Шаман-обманщик». Сюжет ее вскоре был использован первым ненецким драматургом Иваном Федоровичем Ного в пьесе «Тадебя» («Шаман»).

В русском литературном кружке много и упорно трудились над созданием собственных стихов, рассказов, очерков, пусть пока и слабых во многих отношениях.

О чем писали кружковцы? О том, чем жила страна в это время, что волновало весь мир — гневные, искренние строки о войне в Испании, об угрозе фашизма, о трудовых успехах советских людей, о новой Конституции, о возрождающемся северном нашем крае. Я кроме нескольких стихов написал очерк об интересной судьбе Кости Ненянга — курчавого и рассказ, что было первыми моими пробами в прозе. В кружке мы обсуждали не только свои произведения, но и свои небольшие доклады по теории литературы.

Работали русский и зырянский хоровые кружки. Для последнего, по просьбе руководительницы Валентины Александровны, я перевел на зырянский много русских народных и современных песен.

Принимал я участие и в работе других самодеятельных кружков — рисования, фотографии, шахматного, драматического (как помощник режиссера) и даже струнного, наловчившись держать в кривых пальцах медиатор и научившись играть на домре. Многие удивлялись, да и я сам изумлялся порой — как это на все хватает времени и сил. Ведь я еще был и редактором стенной газеты, и членом комитета комсомола. Вставал я утром раньше всех в нашем интернате и ложился спать позже остальных, чтобы покорпеть над своими стихами и рисунками.

Не участвовал я только в спортивном кружке, завидуя своим друзьям. Работали лыжная, конькобежная и гимнастическая секции, в которых занималось более половины всех учащихся.

В морозный новогодний день мы провожали нашего лучшего спортсмена в далекий поход. В числе пяти отважных лыжников Ямала ему предстояло преодолеть путь от Салехарда до Омска. Две с лишним тысячи километров по тундре, тайге и степям. Это был Ласса Салиндер, тот самый, который новичком в педтехникуме долго не хотел расстаться со своей замусоленной одеждой, а после мытья в бане беспокоился — не будет ли мерзнуть. Сейчас же он был в белом свитере и синих лыжных шароварах — статный и плечистый, полный молодости и здоровья.

— Не подкачай, Ласса! — напутствовали его мы перед стартом возле окрисполкома, стоя среди сугробов на обочине улицы.

— Постараюсь! — махнул нам Ласса. — Вы тоже будьте стойкими в учебе и… — он показал лыжные палки.

— Будем! — последовал ответ.