— Что? — спросил Кавор, — 'ткрытие Луны только кт'офель?
Я взглянул на него, пораженный его, охрипшим голосом и неотчетливым произношением. Мне вдруг пришло в голову, что мы, быть может, отравились этими грибами. Я вообразил также, сам не знаю почему, будто Кавор приписывает себе открытие Луны. Но, ведь, он вовсе не открыл ее! Он только первый до нее добрался. Я взял его за руку и попробовал растолковать ему это, но мои рассуждения были слишком сложны для его отяжелевшего мозга. Вдобавок, мне вдруг стало необычайно трудно излагать мои мысли. Кавор тщетно силился меня понять. Помню, я тогда подумал, что под влиянием грибов и у меня, должно быть, сделались такие же рыбьи глаза, как у него. Но он скоро перестал меня слушать. И сам пустился в разглагольствования.
— Мы, — объявил он с торжественной икотой, — только продукты пищи и питья.
Он повторил это еще раз, и так как я вдруг почувствовал охоту к философским рассуждениям, то и решил его опровергнуть. Возможно, что при этом я несколько запутался. Но Кавор, несомненно, очень плохо меня слушал. Он с трудом поднялся на ноги, опираясь на мою голову, что было довольно невежливо. Он стоял теперь, поглядывая по сторонам и очевидно не испытывая больше никакого страха перед обитателями Луны.
Я попробовал указать ему, что это опасно, хотя сам уже лишь очень смутно понимал, в чем заключается опасность, но слово «опасно» как-то перемешалось у меня со словом «нескромно», и я промолвил что-то, прозвучавшее как «укромно» или «огромно». После безуспешной попытки как-нибудь разъединить эти слова, я продолжал мои философские рассуждения, обращаясь главным образом к незнакомым, но внимательным коралловым побегам, окружавшим меня. Я чувствовал, что надо как-то выяснить эту путаницу между Луной и картофелем. Я пустился в длиннейшие рассуждения, доказывая, что прежде всего необходима величайшая точность терминологии. Я тщетно старался не замечать того обстоятельства, что мои телесные ощущения были уже далеко не так приятны, как прежде.
Я теперь сам не помню, в силу какого сцепления идей я опять начал рассуждать о проектах колонизации.
— Мы должны завоевать Луну, — сказал я. — Никаких поблажек! Это удел белого человека, Кавор. Мы — ик! — сатапы… Я хочу сказать, сатрапы, 'мперия, какая не снилась и Цезарю. Все будет в газетах. Кавордеция, Бедфордеция — ик! — с ограниченной ответственностью[19]
. Я хочу сказать — с неограниченной! Этак будет практичнее.Вне всякого сомнения я был пьян.
Теперь я повел речь о том, какими великими благодеяниями для Луны чревато наше прибытие. Для начала я поставил себе довольно трудную задачу доказать, что прибытие Колумба было, вообще говоря, благодетельно для Америки. Я, однако, запутался в собственных доводах и повторял:
— Подобно К'лумбу!
Начиная с этого момента, мои воспоминания окончательно спутываются. Помню, как оба мы заявили, что не желаем больше церемониться с проклятыми насекомыми и что неприлично людям трусливо прятаться на каком-то там спутнике Земли. Помню также, что мы вооружились огромными охапками грибов, вероятно собираясь использовать их в качестве метательных снарядов, и, не обращая внимания на колючки, вышли из чащи.
Почти тотчас же мы наткнулись на селенитов. Их было шестеро. Они шли среди скал, переговариваясь причудливыми чирикающими и хныкающими звуками. Все они, очевидно, заметили нас одновременно. Они мгновенно смолкли и остановились, как животные, обратив к нам свои лица.
На одну секунду я совсем отрезвел.
— Гниды, — пробормотал Кавор. — Гниды! И они воображают, что я буду пресмыкаться перед ними на брюхе, на моем позвоночном брюхе. На брюхе! — повторил он медленно, как бы стараясь обуздать свое негодование.
Потом вдруг, с яростным воплем, он сделал три больших шага и прыгнул прямо на селенитов. Прыгнул плохо. Он несколько раз перевернулся в воздухе, пролетел над своими врагами и с громким плеском исчез среди пузырчатых кактусов.
Что подумали селениты об этом изумительном и по-моему весьма неприличном вторжении обитателей другой планеты, я сказать не могу. Кажется, я видел их спины в то время, как они разбегались в разные стороны, но наверное ничего не помню. Все, случившееся в последние минуты перед тем, как я окончательно потерял сознание, рисуется в уме моем смутно и слабо. Знаю, что я шагнул вперед с целью последовать за Кавором, но споткнулся и упал головой вперед среди скал. Мне вдруг стало ужасно худо. Помню также яростную борьбу и сжатие металлических клещей.
Мое следующее отчетливое воспоминание относится к тому времени, когда мы были уже пленниками в неведомых глубинах под поверхностью Луны. Мы лежали в темноте, и вокруг нас раздавались какие-то странные назойливые звуки. Тела наши были покрыты царапинами и ушибами, и головы болели нестерпимо.
XII. ЛИЦО СЕЛЕНИТА