Первые люди на Луне (пер. Толстой)

Затем они, повидимому, привели с собой художника, и тот помогал им рисунками и диаграммами, в сравнении с которыми рисунки Кавора казались весьма несовершенными. „Это было, — говорит Кавор, — существо с очень подвижной рукой и строгим взглядом, и рисовал он с невероятной быстротой“.

Из одиннадцатого сообщения, без сомнения, мы уловили только отрывок. Высказав несколько отрывочных мыслей, Кавор продолжает:

„Подробное изложение наших бесед интересно только для лингвистов и отвлекло бы меня в сторону. Кроме того, я сомневаюсь, чтобы мне удалось описать все те способы, к которым мы прибегали, чтобы понять друг друга. Потом перешли к глаголам, — по крайней мере, тем, которые я мог выразить рисунками; некоторые прилагательные оказались легкими для понимания, но зато, когда мы дошли до отвлеченных имен существительных, до предлогов, до тех обычных оборотов речи, при помощи которых столь многое выражается на Земле, я почувствовал себя так, точно нырял в пробковом костюме. И действительно, эти трудности казались непреодолимыми, пока, наконец, на четвертый урок не явился четвертый помощник, существо с огромной, похожей на футбольный мяч головой, мозг которого был приспособлен распутывать сложные аналогии. Он вошел с видом рассеянного человека и споткнулся о стул. В случае затруднения Фи-у и Тзи-пуфф прибегали к самым странным приемам, чтобы обратить внимание этого эксперта: они кричали, били его, кололи, пока, наконец, вопрос не доходил до его сознания. Но зато потом он соображал удивительно быстро. Когда являлась необходимость в мышлении, превосходящем недюжинный разум Фи-у, то прибегали к помощи этого длинноголового селенита, который неизменно передавал свое заключение Тзи-пуфф с тем, чтобы последний сохранил его в своей памяти. Таким образом мы подвигались вперед.

„Прошло как будто много времени, — на самом же деле всего несколько дней, — и я начал объясняться с этими лунными насекомыми. Конечно, вначале это было очень скучное, приводившее в отчаяние собеседование, но незаметно установилось взаимное понимание. Я научился быть терпеливым. Беседу всегда вел Фи-у. Он часто издавал звук, вроде «гм-гм». Повторял одни и те же выражения, вроде: «так сказать», «разумеется».

«Вот вам образчик его беседы. Представьте, что он характеризует своего товарища-художника:

„— Гм, гм!.. Он, так сказать, рисовать. Пить мало, есть мало, — рисовать. Любить рисовать. Больше ничего. Ненавидеть всех, кто не рисовать. Ненавидеть всех, кто рисовать лучше. Ненавидеть всех, кто не хотеть весь мир рисовать. Гневный! Гм! Все ничего не значить… только рисовать… И, разумеется, поняли, он рисовать. Странно. Не правда ли?

„— Он, — в сторону Тзи-пуфф, — может вспоминать слова. Вспоминать удивительно больше, чем другой. Мыслить нет, рисовать нет, только вспоминать. Рассказывать… (Тут он обратился к помощи своего талантливого помощника, не находя нужного слова). Истории, все. Раз слышать — всегда рассказывать.

«Это изумительно похоже, на сон — слышать, как в ночном мраке эти необычайные существа (к их нечеловеческому образу нельзя даже привыкнуть) беспрестанно насвистывают какое-то подобие человеческой речи, задают мне вопросы, отвечают. Я точно попадаю в басню, где муравей и кузнечик разговаривают между собой, а пчела их судит».

По мере успеха этих лингвистических упражнений положение Кавора улучшилось.

«Первые страхи и недоверие, вызванные нашим столкновением, — рассказывает он, — стали постепенно проходить, они стали считать меня разумным существом… Я теперь могу уходить и приходить, когда мне угодно, меня ограничивают лишь в моих собственных интересах. Таким образом, я смог соорудить этот аппарат, а потом, благодаря счастливой находке среди материалов, разбросанных в этом колоссальном складе-погребе, я попытался послать на Землю свои сообщения. До сих пор не было сделано ни малейшей попытки помешать мне в этом, хотя я сказал Фи-у, что сигнализирую Земле.

„— Вы говорите другим? — спросил он меня.

„— Да, другим, — подтвердил я.

«— Другим, — повторил он. — О, да. Людям?

„И я продолжал посылать свои сообщения“.

Кавор беспрерывно дополнял свои прежние рассказы о селенитах, как только прибавлялись новые факты, видоизменявшие прежние выводы: ввиду этого нижеследующие цитаты даны с известной осторожностью. Они извлечены из девятого, тринадцатого и шестнадцатого посланий, и, несмотря на неопределенность и отрывистость, дают настолько полную картину социальной жизни этой странной расы, что вряд ли человечество может надеяться получить более точные сведений в течение ближайших поколений.