Первые партизаны, или Гибель подполковника Энгельгардта

А по приезде в Смоленск был судим, и крестьяне показывали на него. Приговорен будучи к расстрелянию, склоняем был присягнуть вступить в службу французскую полковником, которую отринул. Написал духовную, отдавая свое движимое и недвижимое имущество, благоприобретенное имение матери своей коллежской асессорше Варваре Энгельгардт, назначив несколько дворовых людей на волю. За час до смерти своей написал письмо к своей матери.

Расстрелян был Павел Иванов сын Энгельгардт октября 15-го дня близ каменной смоленской стены у Молоховских ворот.

Пред сею наглою кончиною, приведен будучи на лобное место и видя право сильного тиранствия, руки простирающего торжествовать над великостью его духа, вручил Энгельгардт бывшему при том своему духовнику означенное к матери письмо.

Однако ж французы, оные любимцы некоторых россиян, утративших свой народный характер, которые и самое варварство их называют просвещением, осудя чужого подданного за верность государю своему расстрелять, но желая поколебать оную произвели к довершению лютости своей с намерением выстрел в ногу сперва.

Тут постарались убедить Энгельгардта к принятию французской службы, говоря, что есть ещё время ему спасти себя, а рану в ноге вполне залечить можно.

Сказали также ему, что пожалел бы о себе, видя неминуемую смерть перед глазами.

Однако сей неустрашимый чиновник не желал ничего, кроме смерти за родное своё отечество.

И оных варваров, французов то бишь и их пособников, не тронула таковая непоколебимость Павла Энгельгардта.

И они свершили по нём смертный выстрел…

ИЗ ПРИВАТНОГО ДНЕВНИКА СМОЛЕНСКОГО ГУБЕРНСКОГО ПРЕДВОДИТЕЛЯ И КАВАЛЕРА СЕРГЕЯ ИВАНОВИЧА ЛЕСЛИ

Запись от 12 февраля 1817 года

Ходили упорные слухи по разным уездам нашей губернии, что дворовые сельца Дягилево отомстили господину своему за то, что занимался он частенько рукоприкладством и регулярно трогал девок их, при этом не токмо даже жён, но ещё и дочерей.

Это будто бы и была истинная причина двух наиподлейших доносов, отправленных французским властям в Смоленск дягилевскими крестьянами.

Однако я без малейших колебаний почитаю сей слух за совершенно вздорный, хотя никогда в приятелях у подполковника Энгельгардта не ходил.

Должен заметить, что у Павла Ивановича при жизни его полно было недругов, ибо нраву был он буйного и довольно-таки драчливого, обид и оскорблений никому не спускал.

К тому же некоторые из дворян смоленских сильно обиделись, узнав, что гибель сего Энгельгардта привлекла внимание самого государя нашего Александра Павловича, и что Его Величество дал брату и племяннице покойного Павла Ивановича, единственным оставшимся в живых прямым родственником его, прекрасные пожизненные пенсии.

Думаю, что это ревнование к памяти нашего героя (и особливо оно проявлялось, между прочим, со стороны многочисленного клана смоленских Энгельгардтов) как раз и родило гнусный слух до него касающийся.

Поразительно всё-таки, что у Павла Ивановича были недруги при жизни, но они остались и после трагической гибели его. Правда, когда Энгельгардт был объявлен героем, недруги его в основном стали высказываться уже более или менее анонимно, прибегая именно к посредству безымянных слухов.

Но я верю, что в сем деле истина всё же восторжествует рано или поздно: подлые сплетни сами собой отомрут, а все недоброжелатели геройски погибшего подполковника Энгельгардта разом возьмут да умолкнут.

И тогда имя нашего смоленского богатыря, никак не пожелавшего быть в услужении у врагов наших, засияет, наконец-то, во всём своём блеске.