В общем, дворянство, купечество да чиновничество смоленское, интеллигенция смоленская своих изменников французам вынуждены были поставить.
Генерал Виллебланш создал ещё и Верховную комиссию, куда уже вошли дворяне; в основном, правда, это были поляки — упомянутый выше Санхо-Ляшевич и Фурсо-Жиркевич.
В составе сей Верховной комиссии был, например, Голынский, старый наш знакомец, чуть не битый прежде подполковником Павлом Ивановичем Энгельгардтом. Членом Верховной комиссии был, между прочим, и полковник Костенецкий, надзиравший потом за казнью Павла Ивановича Энгельгардта.
Всего на службу к французам пошло, кажется, что-то около пятидесяти человек. Конечно, я имею в виду не крестьян и представителей мещанского сословия (эти просто поименно никем как будто не учитывались, но таковые были, конечно — есть неопровержимые свидетельства), а чиновников, дворян, офицеров.
Приведу хотя бы несколько имён из сего позорного списка. Этот список важен. Очень. Надобно знать, что предатели тогда были и надобно знать, кто именно они были. А мы ведь их обычно трусливо вычеркиваем, подчищая наше прошлое, облагораживая его. Истинных же героев частенько по лени забываем. И то, и другое совершенно недопустимо.
Впоследствии едва ли не все упоминаемые ниже лица были привлечены к суду, но затем были прощены 30 августа 1814 года, в день ангела императора Александра Павловича.
Следствие длилось около двух лет. В ходе его некоторые из привлечённых к нему померли. Несколько человек были освобождены ещё во время следствия — их невиновность была доказана.
Во время допросов почти все из арестованных утверждали, что были взяты на службу французами не просто насильно и даже под угрозою расстрела. Утверждали они и то, что ничего, вредящего чести Отечества их, не делали. Так заявляли в том числе и те, кто были французским правительством Смоленска назначены комиссарами; например, Фёдор Прокофьевич Рагулин, ставший комиссаром по продовольствию города и надзору за порядком.
Однако мне доподлинно известно, что некоторые снюхались с французами по доброй воле — ведомо мне сие и о Щербакове, и об Голынском, и об Каховском (а это дворяне, между прочим, и двое последних даже весьма родовитые и состоятельные) и ещё кой о ком.
Вот, наконец, и обещанный списочек:
Дворянин Яков Пржевский.
Дворянин Щербаков (имя мне неизвестно).
Дворянин Каплинский, сообщник Щербакова.
Дворянин Рейнеке.
Дворянин Санхо-Ляшевич.
Подполковник Масленников.
Подпоручик Тарас Бородинцов.
Поручик Влас Трубников.
Штабс-капитан Пётр Попов (бежал и от следствия освобождён).
Штабс-капитан Залевский.
Капитан Степан Телесник.
Капитан Павел Конопадчиков.
Майор Аристарх Каховский.
Майор Евгений Абатуров.
Коллежский секретарь Георгий Петрунин.
Титулярный советник Демьян Краевский.
Чиновник канцелярии губернатора коллежский регистратор
Николай Дроздовский (попал в плен с казёнными бумагами; от следствия был освобожден).
Коллежский асессор Рутковский.
Коллежский асессор Узелков.
Купец Чапа.
Купец Брун.
Рагулин.
Великанов, губернский секретарь.
Ключарев.
Павлов.
Семинарист Зверев.
Фурсо-Жиркевич (вместе с Голынским входил в Верховную комиссию).
При составлении списка изменников хочется непременно помянуть отдельно и Аристарха Борисовича Каховского, представителя богатого аристократического рода (смоленские дворянские сливки).
Он был офицером Преображенского полка, с императрицей Екатериной Второй менуэт танцевал.
После, выйдя в отставку, Каховский сильно запил. По пьяному делу даже руку сжег.
Каховский остался в Смоленске при вступлении Наполеона и стал при французах переводчиком. Пользовался доверием новых властей.
Сколько можно судить, Аристарх Борисович участвовал в работе Верховной комиссии, устроенной генералом Виллебланшем, но не на правах члена, а добровольно.
К содействию сего Каховского не раз как будто прибегал комендант Смоленска, Трибо.
Каховский впоследствии сотрудничество своё с французскими властями списывал прежде всего на то, что почти постоянно находился под хмельком, и ещё он пытался убедить следствие, что не очень помнит, что именно с ним происходило.
По всей видимости, Каховский использовался французскими оккупационными властями в первую очередь как переводчик.
Особого вреда безопасности российской империи как будто он не принес. Принимал участие в допросах, переводил официальные французские бумаги, которые власти намеревались донести до местного населения. Видимо, это всё, как можно теперь судить.
В общем, ничего особенного. Каховский для меня сейчас оказался важен как российский аристократ, добровольно пошедший на сотрудничество с захватчиками земли русской.
Пример прискорбный, но всё-таки не страшный, как мне кажется.
Между тем, ведь были тогда в Смоленской губернии и случаи настоящей, подлинной измены, чреватые реальными и весьма неприятными последствиями; случаи измены, напрямую наносившие урон интересам российской империи.
А вот об Голынском, члене Верховной комиссии, стоит, думаю, рассказать особо и даже с некоторыми подробностями, хотя личность это была совершенно премерзостная, отвратительная.