Первые радости (трилогия)

Кто-то неприязненно дёрнулся под плечом Пастухова, и, поддаваясь чужому движению, он отошёл прочь. Ноги вели его туда, куда он шёл, прежде чем остановиться у газеты. Однако он ощущал, что над ним совершается насилие, что он должен вести себя иначе, потому что думал совсем не о том, что его занимало минуту назад. Он круто повернулся и снова подошёл к людям у окна, грубо протискиваясь к стеклу.

«Один землевладелец Одоевского уезда видел Толстого в поезде Рязанской дороги, между Горбачевом и Белевом, на пути в Оптину пустынь…»

— Позвольте, — проговорил Пастухов, ни к кому не обращаясь, в возбуждённом недоумении, — какое сегодня число? Ведь это — старая газета.

— Вчерашняя. Нынче не выходила, — отозвался благовидный человек, деликатно уступая своё место.

— Сегодня, наверно, известно, что произошло? — громко спросил Пастухов.

— Вы — про Толстого?

— Ну да. Что это значит? — опять говоря сразу со всеми и уже отворачиваясь от окна, сказал Пастухов.

Он увидел очень разные лица, каждое на свой лад, молча отвечавшие ему, — какого-то глянцевито-бритого, в морщинах, елейного верзилу, похожего на архиерейского певчего, потом — аккуратно застёгнутого косенького старца в новой шляпе, рядом с ним — безусого молодца, глядевшего с крайней жестокостью, двух гимназистов и между ними — бросающего вызов, видимо, требовательного рабочего, мужчину в огненных перьях давно не стриженных волос, наконец — того благовидного человека, напоминавшего похвального банковского службиста, который уступил место. Отвечая Пастухову наполненными жизнью то лукавыми, острыми, то скрытными, насмешливыми или сочувственными взорами, эти люди выжидали, когда завяжется настоящий разговор.

— А ежели вы наблюдали, то, конечно, знаете, что животное, например кошка, почуяв приближение смерти, покидает дом и ищет места, где может спокойно умереть, — произнёс косенький старец в очень бесстрастном разъясняющем тоне.

— При чем тут кошка? — оборвал Пастухов.

Гимназисты засмеялись, верзила свысока повёл на них глазами.

— При том, — терпеливо продолжал старец, — что тем более — человек, существо высокое, даже, возможно, высочайшее во всей природе, хочет умереть вдали от суетных, от праздных интересов.

— Не знаю, — сказал Пастухов, задумываясь.

В нем как будто исчезло обычное, жадное его любопытство к внешнему миру, заменившись настойчивым, единственным вопросом, который он задавал самому себе и все же не мог бы с точностью этот вопрос выразить.

— Чего тут разговаривать? — пренебрежительно мотнул головой жестокий молодец. — Выжил старик из ума, а об нем два дня только и калякают.

— Умен! — вызывающе-кратко сказал огненный мужчина.

— Я полагаю, — вмешался благовидный человек, тихо дотронувшись пальцем до рукава Пастухова, — Лёв Николаевич ушёл в конце концов от нас с вами.

— Не Лёв, а Лев, — сказал один гимназист.

— Почему — от меня? — недовольно спросил Пастухов.

— Не от вас лично, а от нас с вами, — пояснил человек и обвёл скорбным взором все общество.

— И я бы тоже от вас ушёл, — сказал жестокий молодец, повернулся и широко зашагал через дорогу.

— Тебя бы выгнали, вот ты бы и ушёл, — напутствовал его огненный мужчина.

Пастухов невежливо раздвинул людей руками и отошёл в сторону. Прочитав на стеклянной двери крупную белую надпись — Редакция, — он с размаху открыл вход и, перескакивая через две-три ступени лестницы, взбежал на второй этаж.

В комнате, за конторкой, заваленной влажными полосками газетных гранок, стоял корректор — кудрявый блондин в пенсне на скрученном чёрном шнурочке, с вонючей трубочкой во рту, в старом семинарском сюртуке, из-под которого виднелись ноги колесом.

— Я Пастухов, — сказал Александр Владимирович, снимая шляпу.

Корректор вынул изо рта трубочку, смахнул пенсне и отпил из стакана большой глоток холодного, дочерна настоянного чая. Очевидно, справившись таким образом с некоторым волнением, он пожелал узнать, чем может быть полезен.

— Что известно о Толстом? Он обнаружен?

— Он болен. Он сошёл с поезда в Астапове.

— Где это?

— На нашей дороге. Не так далеко.

— Есть подробности?

— В наборе. Сейчас принесут гранки. Вся Россия пишет только о Толстом. Хотите вот пока почитать, это все пойдёт в завтрашнем номере.

Он отобрал несколько гранок и положил их на круглый стол за балюстрадкой, отделявшей половину комнаты. Пастухов прошёл к столу.