Первые радости (трилогия)

— Уж и не знаю, как начать, — задыхаясь от торопливости, лепетала Ольга Ивановна, и глаза её старались разгадать, что думает Лиза, и бегали, щурились и вновь выпячивались до болезненно-огромного своего размера. — Вы ведь знаете, мы проживаем у вашего папаши, в ночлежном доме. Так вот, неизвестно почему, и за что, и как это вышло, но только папаша ваш невзлюбил моего Тишу — мужа моего, — вот он сейчас с нами. Невзлюбил, невзлюбил и, знаете, приказал нам съезжать с квартиры. Не верите? Мы, знаете, тоже сначала ни за что не хотели верить. Да теперь, хочешь не хочешь, поверили, потому что Меркурий Авдеевич грозится полицией и слышать не хочет, что у нас дети и что мы без всяких средств пропитания, и Тиша, муж мой, совсем больной после увечья на работе, — смотрите на него, — разве это работник? И вот одна у нас теперь надежда на ваше на доброе сердце, милая Лизавета Меркурьевна!

— Господи, я что же, — проговорила Лиза, невольно оглядываясь на приказчиков, с любопытством наблюдавших сцену. — Конечно, я чем могу…

— Золотая моя! — воскликнула Ольга Ивановна и всплеснула от умиления руками. — Ведь вы теперь такая богатая! Ведь уж, наверно, найдётся у вас какая-никакая комнатка! Уголок какой, так себе, что ни на есть захудалый. Нам ведь, ей-богу, много не надо! Мы с теснотой давно-давно помирились. Уж как-либо, пожалуйста!

— Я, право, не знаю… как мой муж… какие возможности у тётушки, то есть именно — с жильём, — сказала Лиза. — Я думаю, может быть, переговорить с папой?

— Ах, что вы, что вы! Он нипочём не захочет.

— Все-таки, если я его очень попрошу…

— Милая, милая! Вы ведь сама доброта, я вижу! Но разве он согласится? Он уж так на нас рассерчал! Слышать не хочет! А куда мы пойдём с детишечками? Если бы не они, да разве мы с Тишей ходили бы просить по людям? Мы тоже ведь прежде прилично жили. Тиша был очень даже непростым служащим… Может, вы его даже на службу к себе возьмёте?

— Ладно, ладно, — прогудел Парабукин.

Лиза взглянула на него, потом — с мучительным, несмелым состраданием — на детей, и Аночка, перехватив её взгляд, подалась вперёд и выговорила в голос матери, сбивчатым, поспешным говорком:

— Правда, правда! Вы скажите, чтобы нас не трогали. Пожалуйста. Я-то не боюсь. Я проживу на улице. И папа мой тоже. А Павлик маненький, ему холодно.

Лиза рванулась к ней и обняла её за плечи.

— Ах, боже мой! — всхлипнула растроганная Ольга Ивановна, порываясь тоже броситься в объятия к Лизе, но дверь широко распахнулась, почти придавив к косяку Парабукина, и Виктор Семёнович Шубников, шагнув в магазин, обвёл всех по очереди взыскующим глазом.

— Что это ты обнимаешься, — спросил он Лизу, — с роднёй, что ли, своей?

Мгновение было тихо, никто не двинулся.

— Кто это тебя ходит разыскивает? Что за свидания такие в магазине?

— Вы нас извините, — собравшись с духом, сказала Ольга Ивановна, и поклонилась, и поправила шляпку, и сделала чуть заметный шажок назад, выражая крайнюю деликатность. — Мы пришли к вашей супруге, потому что мы её знали ещё в девушках. Мы её попросили, и она так добра, что обещала помочь в нашем квартирном горе.

— Зря обещает, чего без меня не может выполнить, — сказал Виктор Семёнович, рассматривая Ольгу Ивановну как личного своего неприятеля.

— Мы как раз, извините, так и думали — попросить вас, через вашу супругу, которая знает и меня, и вот мою дочку, Аночку. Но как вы оказались нездоровы…

— Прекрасно здоров, чего и вам желаю, — оборвал Виктор Семёнович. — А шляться по магазинам, попрошайничать да клянчить не полагается.

— Их просьба касается моего отца, — сказала Лиза.

— Чего же они притащились ко мне?

Ольга Ивановна быстро протянула руки к Лизе:

— Я вас умоляю, — не отказывайтесь! Не отказывайтесь от доброго намерения!

— Вы не беспокойтесь, я сделаю, что обещала, — ответила Лиза суховато, но голос её дрогнул, и это напугало Ольгу Ивановну.

Вдруг, нагнувшись к Павлику и притянув его к себе, она тут же толкнула его к Лизе и упала на колени. Слезы с каким-то по-детски лёгким обилием заструились по её щекам. Подталкивая Павлика впереди себя, она ползла к Лизе с подавленным криком:

— Детишечек, детишечек пожалейте, золотое моё сердечко! Не передумывайте! Помогите, милая, помогите! Не передумывайте!

К ней подступили сразу и Лиза, и Аночка, стараясь поднять её на ноги, но она забилась и упала. Узел причёски на её затылке рассыпался, и шляпка повисла на волосах. Уткнув лицо в руки, раскинутые на полу, она вздрагивала и выталкивала из глубины груди непонятные, коротенькие обрывки слов.

Парабукин наконец оторвался от косяка, который будто не пускал его все время. Легко подняв Ольгу Ивановну, он повернул её к себе и положил трясущуюся голову на свою грудь. Аночка подняла с пола шляпку и прижалась к матери сзади, касаясь щекой её спины и глядя на Виктора Семёновича строгими недвигающимися глазами.

— Пора кончать представление — не театр, — проговорил Шубников, отворачиваясь и удаляясь за прилавок.

— Уйдём, не ерепенься, — глухо сказал Парабукин.