Первые радости (трилогия)

— Благодарю вас, нет. Собственно, да, но погодя. У меня есть тоже… Есть с собой, — сказала Надя, немного краснея за свое «и да и нет».

— Скушайте вот яичко.

— Право, я завтракала дома.

— Вы в Москву? — спросила младшая.

— Да.

— На каникулы?

— Нет. То есть само собой, потому что теперь каникулы. Но я уже окончила школу.

— Неужели! — вежливо удивилась старшая. — Вероятно, будете поступать в вуз?

— Как вы догадались? — почти воскликнула Надя.

Женщины переглянулись.

— Мы смотрим на вас, как вы все время так славно улыбаетесь.

— Разве?!

Голос Нади стихнул. Сидеть и все время улыбаться — глупо. Сочтут за дурочку. К тому же мамаша с дочкой, хорошо закусив, решили, кажется, поразвлечься Надей. Что-то в них старомодное. Впрочем, не учительницы ли они? Этот обмен взаимопонимающимй взглядами — как он напомнил Наде школьных педагогов!

— Куда же вы? В университет? — спросила старшая.

— Почему именно в университет? — слегка дернула плечом Надя.

— Я просто интересуюсь.

Ну, разумеется! Снисходительность прямо-таки присуща педагогам.

— А какую школу вы окончили? — спросила младшая.

Тут наступил миг торжества Нади (ласковые тети сами подготовили его). Она быстро перелистнула две-три странички своего томика, захлопнула его и с таким холодным видом уставила глаза на вопрошавшую, будто хотела сказать: в сущности, это праздное любопытство!

— Я училась в Ясной Поляне.

— О-о, — вместе отозвались обе женщины и опять переглянулись.

«Получили?» — подумала Надя и нисколько не вызывающе, а спокойно отвернулась к окну. Но нет, странные тетушки не унимались.

— Мы слыхали много интересного о вашей школе.

— Простите, я не расслышала.

Можно было, правда, не расслышать — поезд что-то уж очень загромыхал.

— Из вашей школы выходят, вероятно, настоящие толстовцы, — точно поддакивая самой себе, качнула головой старшая.

Нет, это было умилительно! Так обращаются разве с каким-нибудь малышом, когда говорят ему, что он, поди, положит на лопатки самого большого дядю. На этот раз оба плеча подскочили у Нади.

— Это вы могли слышать от тех, кто не совсем разбирается, что такое толстовство.

— Вы разбираетесь? — с серьезной миной спросила младшая.

— Я делала когда-то на эту тему доклад, — небрежно сказала Надя. — Литкружковцам.

— Вон что! — снова удивилась старшая, и потом обе женщины беззвучно засмеялись, а Надя раскрыла Пушкина и тихо-тихо, почти про себя, промурлыкала в нос обрывок какой-то мелодийки. Это была одна из ее особенностей: если она вдруг на что-нибудь обидится — непременно капельку помурлычет, и тогда все станет на место.

В стихах попадались строки, которые Надя знала, но они почему-то казались новыми, и чтобы понять — почему, надо было думать. Думалось очень плохо. Надя облокотилась на столик, прилегла щекою на ладонь. Вблизи за окном отбегали назад, строка за строкой, полоски огородов, крыши изб и дворов, а вдалеке, не поспевая за строками, тяжелым книжным томом сползал под горку темно-зеленый лесной клин. Опять вспомнилась Маша. Она шла в окружении таких вот клиньев засечного лева, по которому этим утром, на восходе, Надя брела со своими друзьями из Ясной после того, как сыграли Машину свадьбу. Минутами было все еще весело, а потом — как-то расстанно-тихо. Словно каждый в душе своей с чем-нибудь прощался: с лесом, со школой, друг с другом. Маша — с девичьей своею волей и с домом на краю деревни, где оставалась мать. Надя — с комнатушкой в этом доме, где целых три года прожила душа в душу с Машей. Нет, разве кто может понять, что такое в Надиной жизни Ясная Поляна? Разве поймут это сладкие тетушки, которые, наверно, так и не задумываются никогда о разнице между толстовством и Толстым.

Надя немного раздвинула пальцы, закрывавшие глаз, и в щелочку поглядела на женщин. Старшая дремала в уголке, младшая, положив голову на ее колени и подобрав на скамью ноги, неподвижно куда-то смотрела. Глаза у нее были синие-синие… Странно, что Надя ни с того ни с сего обиделась на незнакомых женщин. Они простодушны, доброжелательны и заговорили с ней, как обычно заговаривают попутчики — не лучше, не хуже.

Правда, их тон превосходства, и эти переглядывания несносны. Им хотелось развлечься. Им просто было скучно. Их клонило в сон. Вон ведь как слипаются веки у синеглазой. Можно вполне понять… Наде тоже хочется уснуть. Вернувшись домой после свадьбы, она спала не больше трех часов… Можно понять. И, значит, простить. Простить тетушек… Досадно все-таки. Что досадно? Что так неприятно получилось с тетушками… Но ничего… Сейчас — поспать. Поспать и потом уже возвратиться к тому, что неприятно. С досадой возвратиться… Что это? А! Сень наук… Да, да, Надя едет в сень наук…