Первые радости (трилогия)

Приблизившись, он вставил в трясущиеся ее голубые космы, как в конскую гриву, свою раздвинутую пятерню и прижал голову Юленьки себе к бедру. Но, ощутив это прикосновение, он тотчас почувствовал, что у него дрожат ноги. Он сразу же выпутал из ее волос пальцы, дернулся, чтобы отойти, и не успел: жена обвила его руками, еще крепче прижимаясь, по-прежнему с низко опущенным, спрятанным за космами лицом.

Так они побыли какое-то время, казавшееся нескончаемым, одинаково думая: конец всему. Пальба длилась. Дом будто доживал последние минуты и в то же время был полон странной жизни, как никогда раньше.

Потом что-то медленно начало меняться: поредели залпы, рокот их раздвинулся, падая или уходя ввысь. Умолкнул север, за ним — восток. Вот и с других сторон не стало доноситься ударов стрельбы, а только еще ворочался, укладывался грозный гул. Но вот и там все улеглось. И тишина восстановилась.

Дом стоял как дом. И лес не шевелился. Небо блаженно сияло. Сердито прожужжал по кабинету и с разлета щелкнулся о стекло залетевший шмель. Из сада донёсся добродушно-грубый голос:

— Н-но, спятил, дурак!

Пастухов высвободился из рук Юлии Павловны. Она с одного взмаха головой откинула назад волосы, спросила изумленно, как спросонья:

— Все?

— Не надо было выключать радио, — сказал он хрипло и, откашливаясь, повернулся к ней спиною.

Она ожила, вскакивая с кресла, попеременно оправляя платье и пробегая нервными пальчиками по прическе.

— Пойдем, пойдем!

Он пошел за нею, нарочно тяжело ступая по лестнице, чтобы прибавить уверенности. Юлия Павловна уже настроила приемник, когда он спустился в столовую. Победный марш бравурно встретил его. Он остановился среди комнаты. К нему возвращалось самообладанье, но медленнее, чем хотелось бы, и так как он испытывал почему-то неловкость, то придал позе вид спокойно-величавый.

— Сделай потише, — велел он.

— Что это было? Налет?

Судя по голосу, Юленька приходила в себя скорее его. Превосходство было досадным. Он ответил небрежно:

— Успокойся… Представь, Чарли от страха сорвался с цепи.

— Боже мой! Где он?

— Удрал.

— И ты… Ты говоришь, будто ничего не случилось!

— Ну, кое-что случилось, — ухмыльнулся он. — Но я постарался не дать деру за собакой следом.

— Это жестоко! Бедный пес!

Юлия Павловна бросилась к выходу. Пастухов удержал ее.

— Я сам.

Это был удачный повод, чтобы окончательно восстановить над собой власть — выйти из дома, навести порядок, как подобает хозяину. Но только что он хотел шагнуть с террасы на ступеньку крыльца, как его нога отпрянула, будто от огня: со дна тишины всплыли опять звонкие удары по рельсу.

Щемящая сила потянула Пастухова назад в дом, и он вернулся бы тотчас, когда бы не увидал Ныркова, который показался из-за угла.

Он шел исподволь, улыбаясь и слегка прищуриваясь от солнца, а дойдя до Александра Владимировича, стал на приличном расстоянии и все молчал, оглядывая хитроватым глазом его лицо.

— Отбой, — наконец выговорил он благосклонным тоном, каким утешают испугавшихся детей.

Пастухов расстегнул ворот рубашки, ухватил ее под мышками в щепотки и слегка повеял, выгоняя жар. С облегчением и как бы между прочим он сказал:

— Угостили немчиков!

— Которых это? — удивился Нырков. — Иль радиво не слухали? Тарелка в сторожке у меня исправная: отбой учебной тревоги.

Еще лукавее почудились Пастухову его глаза, и, спускаясь по ступеням в сад, он внушительно пригрозил:

— Значит, угостим. Если сунутся…

Лошадь, выпряженная и привязанная к яблоне, пряла ушами, — беспокоящий звон продолжал литься по простору. Возчик мудрил, приладить изломыши оглобли друг к другу.

— Вишь, дело какое, — покачал он головой.

— Военное действие, — весело сказал Нырков.

Пастухов обиженно мигал на изуродованные стволы, поломанные сучья и ветви яблонь.

— Обпилить надо, — сказал он.

— Д-уж теперь пили не пили… — отозвался Нырков.

— Давай ставь телегу, — сказал ему возчик.

Они обошли ее, взялись за грядку, подергали, потянули. Не пускал сук яблони, в который упиралась торчавшая кверху задняя ось.

— А пила, видать, снадобится, — рассудил Нырков.

Пастухов с неожиданной быстротою подцепил сук обеими руками и, жмурясь, отворачиваясь от хлестнувших по лицу ветвей, стал оттягивать его от оси. Раздался треск. Нырков одобрительно засмеялся.

— Ч-черт! — со злобой ругнулся Пастухов и крикнул — Взяли вместе, ну!

Ухватившись втроем за телегу, они раскачивали ее до тех пор, пока тяжесть не перевисла на них и она сама грузно не ухнула на колеса.

Александр Владимирович неторопливо отряхнул ладони. Было в этом движении столько солидности, что он почувствовал, как начинает приливать к сердцу спокойствие, и, уже уверенный в себе, пошутил:

— Чарли-то! Дезертир, а? Искать придется паршивца.