Первые радости (трилогия)

— Военным известно, конечно, больше, чем нам, — сказала Юлия Павловна немного заносчиво, хотя быстро смягчаясь. — Вот вы, Леонтий Васильич, вы можете дать нам совет?

— Врачебный?

— Да. Профилактический, — заставила она себя улыбнуться.

— Извольте. Шубам надлежит быть там, где предполагается зимовать.

— Но что зимовка может застигнуть неизвестно где… это предположение основательно?

— Оно допустимо.

Юлия Павловна бросилась к Нелидову.

— Скажите же, скажите все, что вы знаете, — взмолилась она.

— Что ж я могу знать, дорогая моя?

— Но ведь вы в армии!

— В ополчении.

— Но оно тоже должно воевать! Как же так воевать, ничего не зная? Нет, я прекрасно вижу — вы что-то уже сказали Шурику.

Пастухов, все время лежавший неподвижно, поднял руку.

— Ну, скажи Юленьке про Подмосковье, Леонтий.

— Уже? — пораженная, воскликнула Юлия Павловна. — Уже в Подмосковье? Что там такое?

Она присела на постель. Взгляд ее не отрывался от Нелидова, раздвинутые пальчики одной руки, приставленные ко лбу, застыли.

— Да не волнуйтесь вы, голубушка, — чуть не смущенно заговорил доктор. — Просто беседа зашла… куда не надо. Ну, словом, назначили меня в ополчение. Вчера я с начальниками ездил осматривать дома под наши учреждения. Недалеко. Усадьба такая старая. За день до нас оттуда вывезли детей. Детский лагерь был. Мебель не успели всю отправить, кое-где еще и не сложили. Картинки над кроватями. А вокруг пустынно… Когда знакомились с парком, садом, набрели на горку песку. В песке разбросаны каравайчики — как играли, так и оставили.

Поодаль желтый башмачок с развязанными шнурками. Разулся какой ребятенок, играючи, а искать — было не до того. Совсем уж нам кончать осмотр и уезжать, вдруг кто-то крикнул: «Смотрите, смотрите!» Подошли мы к молодой сосенке. На веревочке болтается подвешенный к суку лист фанеры. Вкось и вкривь детской ручонкой по листу выведены мелом буквы: «Смерть Гитлеру»… Наверно, все мы подумали: это нам ребятишкин завет. Оберечь должны их… от войны. Как бы явились мы сменить их, и они нам сказали, что пароль и отзыв у нас с ними одинаковы.

— А вы? — спросила утихшая Юлия Павловна.

— Постояли, помолчали. Надо было спешить.

— А лист?

— Фанерка? Фанерку один командир забрал. Покажет ее ополченцам, в частях.

Нелидов встал, отодвинул стул, шагнул к постели. Прямой и будто торжественный в своем новом кителе, он всматривался в крупно вылепленные черты знакомого лица с двойным подбородком, еще больше потолстевшим от упора в грудь. Постепенно начинала лучиться на губах Нелидова сперва добрая, затем грустная улыбка. Пастухов поманил его нагнуться, обнял его голову, притянул, долго держал прижатой к своему лицу. Нелидов ощупью шарил по подушке — искал ускользнувшее пенсне, потом вытянул из кармана платок, отвернул и стал тщательно протирать стекла.

Юлия Павловна сзади подошла к нему, поцеловала за ухом тихим поцелуем, одернула платье, спросила:

— И больше ничего о Подмосковье?

— Да. Все.

У нее прошла мгновенная растроганность, она обычным щебечущим голоском быстро выговорила:

— Прости, пожалуйста, Шурик, я заболталась. Сейчас принесу тебе грелку.

Она вопросительно посмотрела на Нелидова. Он наклонил голову и пошел за нею, на выходе из комнаты махнув рукой больному.

— Меня ужасно тревожит Шурик, — сказала Юлия Павловна.

Нелидов не отозвался.

— Его не расстроит, надеюсь, эта печальная история, которую вы рассказали?

Нелидов и тут смолчал. Уже в сенях она спросила, не сердится ли он, и он ответил вопросом — почему бы ему сердиться? Тогда, поощренная, она со всей прямотою высказала наконец, что ей хотелось бы от него услышать больше всего:

— Не лучше ли уехать, не дожидаясь событий? — Она многозначительно попридержала себя на событиях. — Теперь из всего делается тайна. Но даю слово, я буду считать вашим личным советом, вашим частным мнением, что бы вы мне ни открыли. Любое ваше слово — только между нами.

— Открывать мне нечего. А мой совет один. Александра вы должны беречь. Где это лучше делать — на даче, в городе, в деревне, — решать вам с ним. Как сказано, ожидайте врача и лекарство. Оно пригодится, уверен.

Они сухо распрощались.

В сущности, у Юлии Павловны не было оснований обижаться на Нелидова: сдержанность его, разумеется, казалась нелюбезной, зато он не ошибался как врач. К его назначенным Александру Владимировичу порошочкам невропатолог добавил еще одни порошочки, и больной быстро поправлялся, может быть, даже вследствие лечения.

И чем быстрее он поправлялся, тем быстрее собиралась Юленька в путь. Душою она давно была у тетушки — в далеком домике на заманчивой речке Упе, куда вела хоть и полуброшенная, но приятная крапивенская дорога.

Александр Владимирович был уже настолько здоров, когда провожал Юленьку, что вышел с нею вместе за ворота и посмотрел, как она усаживалась в «кадиллак». Глаза ее блеснули ему слезкой, и он почувствовал, что, право, она дорожит им, как никто на свете.

Глава шестая

1