Первые радости (трилогия)

Единство воли скрепляет и возвышает людей. Но конгресс не только возвышенная демонстрация чувств. Конгресс — это общая работа, работа каменщиков, строящих великое здание мира…

Народная, «вечная тема» мира душевно сблизила Федина со многими зарубежными писателями. Литературные портреты Стефана Цвейга, Леонхарда Франка, Иоганнеса Бехера, Бертольта Брехта, Вилли Бределя, Мартина Андерсена-Нексе, Костаса Варналиса, Хальдора Лакснесса и других, вошедшие в книгу «Писатель, искусство, время», пронизаны глубоким интернациональным чувством, полны тончайшего понимания индивидуальности писателя, особенностей его национальной культуры.

Национальная форма той или иной литературы немыслима в отрыве от революционной идеи. Дружественные связи писателей различных стран и народов вытекают из самых основ советской культуры, и Федин всегда ощущал эти интернациональные связи.

В статье, посвященной французскому поэту Евгению Потье, создателю великой песни «Интернационал», Ленин писал: «Эта песня переведена на все европейские и не только европейские языки. В какую бы страну ни попал сознательный рабочий, куда бы ни забросила его судьба, каким бы чужаком ни чувствовал он себя, без языка, без знакомых, вдали от родины, — он может найти себе товарищей и друзей по знакомому напеву „Интернационала“»[7].

Так было, есть и будет. Не только в среде сознательных рабочих, но и в среде лучших мастеров мировой культуры.

Федин в любой стране умел находить товарищей и друзей среди передовых мастеров культуры, выражаясь символически, по знакомому напеву «Интернационала».

Когда талантливому греческому поэту и мыслителю Костасу Варналису была присуждена Ленинская премия «За укрепление мира между народами», Федин, приветствуя его, писал:

«Премия мира имени Ленина — человека, который на другой день после победы Октября, в разгар мировой войны выступил с созданным им Декретом о мире, положившим основу советской политике мира и дружбы между народами, эта премия его имени, присужденная сторонниками мира, обращает на них всеобщие взоры».

Не случайно вспомнил Федин ленинский Декрет о мире — этот великий исторический документ новой эры, открытой Октябрьской революцией. Именно в нем основы, корни советской политики интернационального содружества народов земного шара.

По напеву «Интернационала» Федин издавна узнал и полюбил Костаса Варналиса, высоко оценив национальную самобытность его произведений, предназначенных не одной только Греции, но и всему человечеству.

Книгу «Писатель, искусство, время» заключает небольшая новелла «Преграда войне», где Федин рассказывает о своем первом посещении дворца Цвингера — Дрезденской галереи. Вот он рассматривает жемчужину и славу Дрездена — «Сикстинскую мадонну». Неожиданно рядом с ним возникает человек, на бедре которого свешивается с пояса объемистый револьвер в коричневой кобуре.

«Два символа явились тогда передо мною, — пишет Федин, — выражающие трагический контраст между миром и войной: искусство и оружие. Я посещал потом Цвингер много раз. И всякий раз глубже и глубже видел в искусстве свидетельство интеллектуальной и душевной, благородной силы человека, которая объединяет людей в человечество и — мне думалось — когда-нибудь станет одной из преград войне».

Эти слова своего рода символ веры — сокровеннейшие мысли Федина о роли искусства в судьбах человечества.

Напряженные поиски наиболее полного и точного выражения самых жгучих тем современности в их историческом разрезе, постоянное стремление показать человека, его судьбу пластично, живо, до физической ощутимости его бытия, были характерны для Федина.

Отсюда постоянное стремление обрести естественный, наиболее органический сюжет, который не путем внешних сдвигов, а внутренне закономерно, согласно правде жизни, правде истории раскроет характеры героев, иными словами, человеческие судьбы в процессе их конкретно-исторического развития.

— Герои сами складывали эти сюжеты, других они сложить не могли, сказал Федин о романах «Первые радости» и «Необыкновенное лето».

У Федина чрезвычайно острое сознание долга, ответственности перед временем. Он был последовательно строг и к себе и к другим, когда нарушались требования историзма.

Отсутствие исследовательского, творческого отношения к фактам истории естественно влечет за собой утрату живого чувства времени, игнорирование процесса развития.

На читательской конференции в Саратове (сентябрь 1959 года) на вопрос о том, как он относится к экранизации «Необыкновенного лета», Федин ответил, что автор кинокартины пробует подкупить зрителя шоколадками, которых не было в 19-м году.

— Красивый кавалерист сидит на красивом коне и машет ручкой красивой барышне — вот что иногда получается… Сейчас я работаю над третьей книгой трилогии — там Отечественная война 1941 года. Так что же, буду писать, что были шоколад и картинки, что было сладко в 1941-м? Никогда.

Постоянное стремление быть верным времени, чувство эпохи делают произведения Федина (независимо от темы) подлинно драматичными и остро современными.