Первые радости (трилогия)

Она с горечью развела руки открытыми ладонями к Мешкову и, наклонив набок голову, замерла наподобие модели, позирующей растроганное сочувствие. Настенька вся так и собралась в комочек от нетерпения, и лицо её решительно готово было принять любую мину, в зависимости от того, что доведётся услышать. Лиза с матерью и Виктор Семёнович глядели на Мешкова боязливо и пристально.

Он помрачнел от прилившей к голове крови и несколько секунд не двигался и не мигал. Потом большим пальцем подобрал с губ усы и раздвинул бороду, отчего вид его стал вразумительнее и несколько праздничнее.

— Моего подпольщика? — проговорил он, снизив голос. — У меня никаких подпольщиков не бывало, да и не могло быть.

— Ну, которого изловили в вашем доме, — ещё шире развела руки Дарья Антоновна.

— Мой дом господь миловал от людей, которых надо бы изловлять. Бог с вами!

— Да ну, на участке, что ли, у вас, — ведь весь город говорит про это.

— Мало ли носят по городу сплетён? В соседнем флигеле взяли как-то жену одного смутьяна. Так, что же, я за неё ответчик?

— Да кто же вас хочет, Меркурий Авдеевич, ответчиком сделать? Я говорю только, какая вам неприятность.

— А почему же неприятность, если меня это не касается? — уже отыскав опору, начинал забирать повыше осанившийся Мешков.

— Уже по одному тому неприятность, что говорят.

— Да вам-то, как доброй знакомой моей, а ныне — и всей моей незапятнанной семьи, вам-то, Дарья Антоновна, не вторить следовало бы тому, что говорят, а пресечь разносящих сплетню.

— Что вы, в самом деле, Меркурий Авдеевич, — сказала неожиданно приказательно Шубникова, резко поправляя складки шумящего платья, — разве кому я позволю намекнуть на вас каким-нибудь словом сомнительным или подозрением, что вы? Я только думаю, какие у вас заботы были, когда взяли эту самую смутьяншу.

— Какие же заботы, если моя совесть чиста и перед богом и перед людьми?

— Кабы вы — один, а то ведь у вас дочь. Материнское-то сердце Валерии Ивановны так и взныло поди от боли, что, может, Лизонька соприкасалась с опасными людьми?

— Ах, лучше и не вспоминать! — от чистого сердца воскликнула Валерия Ивановна.

— Зачем моей дочери касаться опасных людей? — устрашающе взвёл брови Мешков.

— Сами ведь изволили сказать, Меркурий Авдеевич, что бунтовщицу взяли у вас со двора? — опять невинно и простовато вопросила Шубникова.

— Хоть бы и со двора, — рассерженно ответил Мешков, — да дочь-то моя не на дворе живёт, слава богу, а в доме, и притом — с отцом и матерью, Дарья Антоновна.

— Разрешите, я скажу, как было, — в испуге заговорил Виктор Семёнович, желая сразу привести всех к соглашению и накопив к тому достаточно решимости своим молчанием, которым терзался. — Тётушка очень возмутилась, когда узнала, что у вас во дворе обнаружили подполье. То есть как раз в том смысле, как вы, Меркурий Авдеевич, выразились, — она сразу пожелала пресечь. И говорит: замолчи… если, говорит, не знаешь, то и нечего болтать языком… То есть, потому что я ей об этом рассказывал. А я и правда слышал только пересуды. У нас просто так приказчики болтали и болтали, что вот, мол, у Мешковых скрывался один революционер, который будто имел громкое дело… ну, как это теперь называют, заслуги в девятьсот пятом году. То есть это не мои слова: какие могут быть заслуги, если это бунтовщик? Ну, и его схватили. И все. При чем здесь может быть Лиза? (Он повернулся к ней всем корпусом.) Если бы могли вас в чём, извините, подозревать, так это разве какое-нибудь общение… ну, будто вы замешаны с молодёжью. Но тогда и всякого… и меня самого можно заподозрить (он сделал движение, которым, вероятно, хотел показать, что — если понадобится — благородно возьмёт на себя какую угодно вику, чтобы только снять её с Лизы).

— Ну что вы говорите, Витенька! — вмешалась, как-то вся мгновенно развернувшись, Настенька. — Ведь можно подумать, что в пересудах, о каких вы рассказываете, поминалась Лизонька.

— Совершенно ничего подобного! — подскочил Виктор Семёнович.

— Ну конечно, ничего подобного, — спела Настенька, с проникновением заглядывая в лицо отвернувшейся Лизы. — Кому придёт в голову непорочную ангельскую чистоту мешать с земными напастями? Витенька как раз при мне имел разговор с тётушкой. Помните, Дарья Антоновна, вы ещё на вашей половине кофеем меня угощали? И не успел Витенька передать эти самые слухи про подпольщика, как Дарья Антоновна сказала: «Довольно!»

— Я и сейчас про это заговорила, только чтобы из ваших уст опровержение услышать, Меркурий Авдеевич, — обиженно сказала Дарья Антоновна.

— Я что же, — тихо произнёс Мешков, — я сообщаю вам, что есть.