Первые Романовы

Воеводы, получившие позже выговор за то, что они не удержали казаков и не смешали их со стрелецкими полками, на деле не могли тогда и думать о подобной попытке. Стенька с товарищами импонировал им: все в шелку, с руками, полными золота, они вызывали у них воспоминания об Олеге и его дружине, наводнившими Киев богатствами, добытыми на греческой земле. Так же как и ладьи этого легендарного героя, лодки Стеньки были разукрашены шелковыми веревками и парусами. Сами еще наполовину казаки и живя в городе, где все дышало еще духом дикой независимости, стрельцы, единственная сила, которой располагал Прозоровский со своим помощником, не были безусловно испытанными людьми. Искушение было слишком велико для них, чтобы не слиться с этими удивительными гостями, которые бегали по кабакам в бархатных кафтанах и, чтобы заплатить, небрежно срывали со своих шапок ценный алмаз.

И при этом держа в своих сильных руках этих диких пленителей рек и морей, Стенька казался таким добрым, великодушным и щедрым! Как он был не похож на требовательных и жестоких к бедноте воевод. Хотя он и требовал, чтобы с ним обращались, как с государем, заставляя, при встречах с ним, становиться на колени, бить челом, но при этом он все разрешал и никогда не отказывал ни в чем.

Прибыв в то время в Астрахань со знаменитым Орлом, этим первым образцом зарождающегося русского флота, голландец Стрюйс видел атамана и описал его в следующих красках:

«Он имел важный вид, благородную осанку и гордое выражение лица. Был хорошо сложен и лицо немного попорчено оспой. У него была способность возбуждать к себе страх и заставлять любить себя… Мы нашли его в его шатре с доверенным лицом по имени „Чертовы усы“ и несколькими другими офицерами… Наш капитан подарил ему две бутылки водки, и он принял их с радостью, так как уже давно не пил ее… Он дал нам знак сесть и выпил за наше здоровье… но почти ничего не сказал и не обнаружил никакого желания узнать, что нас собственно привело в эту сторону… Мы вернулись, чтобы повидать его еще раз и нашли его на реке в разрисованной и позолоченной лодке, бражничавшим и веселившимся с несколькими своими офицерами. С ним была персидская княжна».

Своей красотой, обаянием своего знатного происхождения эта любовница еще более поднимала престиж Стеньки, возбуждая однако частенько некоторую ревность у его товарищей. Этим и можно объяснить тот неожиданный поступок, которым, судя по легенде, и окончился в один прекрасный день этот роман. Пируя со своей компанией, в роскошной лодке, среди сцены пьяной влюбленности, атаман вдруг нагнулся над рекою и произнес проникнутую мрачным лиризмом следующую тираду:

– Матушка, дорогая Волга, два года осыпала ты меня своей щедростью, давала мне золото пригоршнями и всякие богатства. В свою очередь я обязан тебе принести достойную тебя жертву. Возьми же из всего, что я имею, самое дорогое мне и самое драгоценное, лучшую часть моей добычи, мою неоцененную кралю…

И, схватив прекрасную персиянку, он бросил ее в волны.

Сообщая этот факт, Стрюйс не говорит, что был его очевидцем, и реальность этого события кажется нам тем более сомнительной, что с ним мы встречаемся снова в сказочном эпосе о Садке. Стенька, очевидно, презирал все, включая сюда и человеческую жизнь, презрение, общее большинству авантюристов, ему подобных, и вся его жизнь представляла собой одну кровавую оргию. Можно, следовательно, предположить, что он убил дочь Менеди-хана, но, конечно, при менее мелодраматических обстоятельствах. Исполняя обязанность высокого судьи, он однажды приказал повесить за ноги женщину, виновную в прелюбодеянии, и утопить ее сообщника.

Подобного рода поступки, слишком часто повторявшиеся, возбудили у астраханских воевод желание освободиться возможно скорее от такого беспокойного собутыльника и 4-го сентября они увидели с радостью, что он куда-то отправляется. Поднявшись по Волге, атаман дал о себе знать еще несколькими эксцессами: вопреки формальному запрещению, он велел для себя открыть ворота Царицына, напоил своих людей водкой за счет жителей, велел отодрать местного воеводу, Григория Унковского, выдернув ему к тому же бороду, и кончил тем, что отправился к Дону, куда явились уже ему навстречу его посланцы, отправленные им в Москву. Получив выговор, но вместе с тем и прощение, они должны были вернуться в Астрахань и реабилитировать себя усердной службой. Но они предпочли по дороге передушить своих конвойных и соединиться со своим начальником. Имея таких товарищей, Стенька не мог и думать о соблюдении недавно принятых им обязательств и войти в обычную колею.