Первые шаги

Бостан внезапно, рывком осадил Каурого и поехал шагом: вдали, на развилке дорог — на Нельды и Караганды, стоит повозка, запряженная парой, возле нее ходят двое русских, один — начальник, горят светлые пуговицы, другой — в сером плаще. Все эти подробности степной охотник рассмотрел на таком расстоянии, что те двое, вероятно, принимали его еще за темное пятно.

Страшно подъезжать с той бумагой на груди к русскому начальнику, но Макота велел Бостану везде соблюдать казахские обычаи, чтобы никто не догадался, зачем он ездил, и потом… надо же узнать, куда и зачем едет начальник! Бостан толкнул под бок жеребчика и затрусил по направлению к незнакомцам. Не должны знать они про быстроту Каурого и еще про то, что Бостан говорит по-русски.

Подъезжая, он внимательно осмотрел путников: есть ли ружья, пистолеты? Ничего не видно, но, может, спрятано, кто знает…

— Аманба! Ниге турсын?[9] — спросил он, подъехав к повозке.

Проезжие обрадовались ему. Человек в плаще спросил:

— Скажи, какая дорога на Нельды?

— Нимене? Урусча белмеймын[10], — ответил Бостан и стал наивно глазеть на дрожки и путников.

— Одного дурака встретили, и тот немтырь, — со злостью сказал начальник. — Стоим два часа, а тот субчик опять скроется, и ищи-свищи между вот такими олухами, — кивнул он на Бостана.

Бостану не все его слова понятны: «субчик», «олух»… Но главное он понял: «Эти двое едут в Нельды ловить кого-то, может, друга казахов Макоту, чтобы и его сажать в тюрьму, как Подора? Нужно их обмануть, послать в Караганды. Там кочевок нет. Два по три дней потеряют они, пока вернутся сюда, но как?» — думал юноша.

«По-русски, сказал, не понимаю, теперь обратно говорить нельзя…»

— Постойте-ка! Мы с этим свиным ухом на пальцах столкуемся, — сказал тот, что в сером, рябой и невзрачный собой, и пошел к повозке.

Вся кровь вскипела в степном джигите от оскорбления, самого унизительного для казаха, но он сдержался, только черные глаза полыхнули гневом.

Рябой вернулся с плеткой. Растянув ее по Нельдинской дороге, он крикнул: «Эй!» — обращая внимание всадника на плеть. Когда тот посмотрел на дорогу, проезжий заорал ему, словно глухому:

— Нельды?

— Джок, джок![11] — Бостан отрицательно замотал головой и, будто только сейчас догадавшись, чего от него хотят, радостно закричал: — Караганды джол![12] Караганды!

— Ишь обрадовался, лопоухий, что раскумекал, — проворчал рябой.

— Спроси про другую дорогу, — приказал ему начальник.

Тот послушно перенес плеть на Карагандинскую дорогу и опять заорал:

— Нельды?

— Ие, ие, Нельды![13] — с огромной радостью подтвердил Бостан. Враги обмануты, он был хитрый, как лис!

— Радуется, дурень, а не знает, что, может, к своему дружку указал… — начал было рябой.

Но начальник, как верно определил Бостан, ибо это был господин Нехорошко со своим верным слугой Миколкой, на него прикрикнул:

— Придержи язык! Степь имеет уши. Садись, поехали.

Грозный начальник был в прескверном настроении. Столько времени ловит этого Мокотина, наконец Николка установил, в каком роде скрывается бунтовщик и что аул стоит возле Нельды, и такая глупость! Понадеялся, что знает дорогу, ездил везде ведь, но зимой, а летние дороги совсем другие. Этот рябой болван тоже стал на развилке и не знает, куда ехать…

Уже сев в дрожки, уездный оглянулся на казаха. Тот, оскалив улыбкой белые зубы, закивал головой, крича:

— Кош! Аманбол! Джолын болсын![14]

— Чему радуется дурак? До чего глупы эти «дети природы»! А Мокотин хочет из них революционеров сделать! — бросил с усмешкой уездный.

Николка захохотал: начальник пришел в хорошее настроение, надо поддержать…

Но тонкий слух охотника уловил отдельные слова из сказанного и главное: «Макота». Он все понял. Пусть ищут в Караганде Макоту!

Сдерживая нетерпение, Бостан ехал трусцой, пока долетал стук колес, потом пустил повода, наклонился к луке и тихо свистнул. Каурый взвился и наконец показал, чего он стоит. Подобно стреле, пущенной из лука, конь летел прямиком по степи к родному аулу, широко раздувая ноздри. Хозяин время от времени подбадривал его свистом: через три часа друг Макота получит бумагу, все услышит и будет хвалить его, умного и хитрого жигита. «Тот, Акшаш, Макота, Вана казахов любят, не скажут „глупые дети“», — думал радостно Бостан.

* * *

На закате Каурый донес своего хозяина до жайляу рода Куандык, к которому принадлежал и Бостан. Солнце уже наполовину скрылось за линией горизонта, но огненные пучки лучей еще захватывали полнеба. В летнем ауле шумно кипела жизнь. Возле юрт, под котлами, горели огни, пока неяркие, малозаметные. Женщины доили коров и коз, звеня струйками молока о ведра. Кобылиц уже подоили.

Общий шум увеличивали дети. Смуглые, будто вылитые из бронзы, мальчики боролись в обхват, перетягивали друг друга на палках; некоторые бегали, ловили жеребят, провожая косяк кобылиц на ночевку, с криком, радостным визгом, а иногда и с громким плачем.