Первые шаги в жизни

Герб этого рода — щит, рассеченный золотом и чернью, кайма внутренняя, все обрамлено двумя ромбами со следующей надписью: «I, semper melius eris»;[4] этот девиз в той же мере, как и два мотовила, служащие щитодержателями, доказывает скромность мещанских семей в те времена, когда сословия еще знали свое место в государстве, а также наивность старинных нравов, которая видна из каламбура, где eris в сочетании с начальным i и конечным s в слове melius обозначает название (S'erisy) поместья, возведенного в графство.

Отец графа был до революции старшим председателем провинциального парламента. А сам граф в возрасте двадцати двух лет в 1787 году был уже государственным советником и заседал в Большом совете, где обратил на себя внимание прекрасными докладами по очень сложным делам. Во время революции он не эмигрировал, а отсиделся в своем поместье Серизи в окрестностях Арпажона, где уважение, которым пользовался его отец, предохранило его от преследований. В течение нескольких лет он ухаживал за отцом, которого лишился в 1794 году; приблизительно в это же время его избрали в Совет Пятисот; он принял на себя эти обязанности, чтобы отвлечься от горьких дум. После 18 брюмера первый консул стал заигрывать с г-ном де Серизи, также, как и со всеми представителями судейских семей; он назначил его в государственный совет и поручил ему восстановить одно из самых расшатанных ведомств. Итак, отпрыск известного в истории рода стал одним из крупных деятелей сложной и великолепной системы, которой мы обязаны Наполеону. Вскоре государственный советник покинул свой пост для службы в одном из министерств. Император пожаловал его графским титулом, сделал сенатором и два раза подряд назначал проконсулом различных королевств. В 1806 году, сорока лет от роду, сенатор женился на сестре бывшего маркиза де Ронкероля, двадцатилетней вдове и наследнице прославленного республиканского генерала Гобера. Благодаря этому браку, где обе стороны принадлежали к знати, приумножилось уже и без того значительное состояние графа де Серизи, породнившегося теперь с бывшим маркизом де Рувром, которого император возвел в графское достоинство и сделал камергером. В 1814 году, утомившись от непрерывных трудов, г-н Серизи, пошатнувшееся здоровье которого требовало отдыха, отказался от всех своих должностей, покинул провинцию, во главе которой его поставил император, и вернулся в Париж; Наполеону, убедившемуся в дурном состоянии здоровья графа, пришлось уступить. Этот неутомимый властелин, не веривший в утомление окружающих, принял сначала жалобы графа на тяжелые недуги за малодушие. Хотя сенатор де Серизи и не был в опале, говорили, что он не может похвалиться милостями Наполеона. Поэтому после возвращения Бурбонов Людовик XVIII, которого сенатор де Серизи, ставший уже пэром Франции, признал за своего законного государя, оказал ему большое доверие, назначив членом тайного совета и государственным министром.[5] 20 марта г-н де Серизи не последовал в Гент,[6] но уведомил Наполеона, что остается верным дому Бурбонов, отказался от пэрства в период Ста дней и удалился на время этого короткого царствования в свое поместье Серизи. После второго падения Наполеона граф, как и следовало ожидать, вернулся в тайный совет, был назначен вице-председателем государственного совета и уполномоченным Франции по урегулированию претензий иностранных государств. В личной жизни он был очень скромен и совсем не честолюбив, однако имел большое влияние на государственные дела. Ни в одном важном политическом мероприятии не обходились без его совета; но при дворе он не бывал и даже в собственном доме редко выходил к гостям. Его благородная жизнь, давно уже посвященная труду, в конце концов превратилась в непрестанный труд. Граф круглый год вставал в четыре часа, занимался до полудня, затем исполнял свои обязанности пэра Франции и вице-председателя государственного совета и ложился в девять часов вечера. В воздаяние таких трудов король пожаловал его многими орденами. Г-н де Серизи уже давно был кавалером большого креста ордена Почетного легиона, у него был орден Золотого Руна, святого Андрея Первозванного, Прусского Орла, словом, ордена почти всех европейских дворов. Он был самым незаметным и в то же время самым необходимым деятелем в политическом мире. Понятно, что такому человеку были безразличны почести, милости, шумный успех в свете. Но, за исключением духовных лиц, никто не ведет такую жизнь без особых на то оснований. Существовала разгадка непонятного поведения графа, и разгадка жестокая.