Первые шаги жизненного пути

Своего сына она никак не выделяла. Особое его положение в колонии определялось только тем, что ему неизменно поручались самые трудные, ответственные работы, что его силы щадились меньше, чем силы всех остальных детей.

На плечи Дани Лидия Мариановна возлагала тяжелую ответственность за выполнение труднейших сельскохозяйственных заданий; в холод, дождь и т.д. посылался куда нужно всегда в первую очередь он. Он работал больше и дольше всех. Как себя Лидия Мариановна ни в какой мере не выделяла в смысле жизненных условий, так и своему сыну она никогда не делала ни одной поблажки.

Сама она не имела даже отдельной комнаты. Временами жила вместе с девочками, а иногда отделяла себе шкафами или ширмой уголок где-нибудь в коридоре.

Общее достояние колонии, хранившееся в кладовой, никогда не запиралось. Не было случая, чтобы кто-нибудь из ребят стащил оттуда что-нибудь из запасов продовольствия или одежды. И это в то время, когда временами мы по вечерам плакали от голода.

Лучшим показателем высокой этики, царствовавшей в колонии, может служить следующий случай. Весной 1924 года возник вопрос о закрытии колонии. Советская власть начала тогда постепенно закрывать толстовские и другие близкие к ним по духу колонии, считая, что педагогические основы подобных школ приносят вред.

В нашу колонию приехала комиссия МОНО (Московский отдел народного образования), которой поручено было обследовать колонию с тем, чтобы вынести решение об ее ликвидации. Приехавшим людям отведена была небольшая комната, отделенная перегородкой от одной из комнат, где жили мальчики. Весь день члены комиссии изучали жизнь колонии. Держались они предвзято враждебно и очень официально, так что произвели на всех чрезвычайно неприятное впечатление.

Вечером они собрались в своей комнате, чтобы решить судьбу колонии. Не успели они начать разговор, как в их дверь кто-то постучал. Вошел один из мальчиков. Попросив прощения за свое вторжение, он сказал: "Я хотел предупредить вас о том, что в нашей комнате слышно все, что вы говорите; так что лучше говорите потише".

Члены комиссии на следующий день сами рассказали об этом Лидии Мариановне, приба-вив, что поступок мальчика настолько их поразил, что они решили отстаивать перед МОНО дальнейшее существование колонии. Им, очевидно, удалось зто сделать, т.к. после этого колония просуществовала еще несколько месяцев и закрыта была только осенью 1924 года.

К чести Лидии Мариановны, надо сказать, что при таком умонастроении ребят в колонии (особенно в первые три года ее существования) не ощущалось оттенка ханжеских или сектантских настроений. Даже своей теософии Лидия Мариановна никому не навязывала, хотя и давала читать теософские книги тем, кто этого хотел. В последний же год, когда я уже там не жила, вероятно, в связи с тем, что ребята стали почти взрослыми, воздействие теософских взгля-дов Лидии Мариановны как будто ощущалось несколько сильнее. Одно только соблюдалось с самого начала: колония придерживалась вегетарианства. При получении продуктов мяса и рыбы не брали, а просили заменить их чем-нибудь другим. Я прониклась вегетарианскими идеями вполне. Попав в колонию 12 лет, я потом оставалась вегетарианкой вплоть до 19 лет, когда в связи с болезнью врачи посоветовали мне начать есть мясо.

Одним из самых светлых, прекрасных эпизодов моей жизни было знакомство с Всеволодом Блаватским, одним из сотрудников колонии. Это был неповторимый, единственный в своем роде человек, ему было тогда 24 года.

Рожденный в интеллигентной семье в Керчи, он в годы империалистической войны потерял связь с родными. Судя по тому, что он бережно хранил семейные фотографии и благоговейно показывал их друзьям, он любил родителей, братьев и сестер, но почему-то им никогда не -писал, так что они, по-видимому, считали его пропавшим без вести на войне.

Внешне Всеволод был чрезвычайно привлекателен. Среднего роста, прекрасно сложенный, с красивым, правильным лицом, окаймленным небольшой рыжеватой бородкой, с изящными аристократическими руками, его лучистые глаза умно и ласково смотрели сквозь стекла очков в металлической оправе. Духовный облик Всеволода определялся двумя сторонами его сущности.

От природы это был человек глубочайшей нежности, доброты и душевной тонкости. Присущие ему застенчивость и духовное целомудрие заставляли его стыдливо скрывать эти свойства, чаще всего за маской шутливого юмора. Другим определяющим качеством облика Всеволода был выработанный им собственный взгляд на жизнь - особая философия, которой он неукоснительно следовал в своем поведении и укладе существования. Не будучи толстовцем или приверженцем определенного нравственного учения, Всеволод положил в основу своей жизни отрицание какой-либо собственности, причем не только материальной, но и духовной, - как элемента, связывающего внутреннюю свободу человека. (Вероятно, это и было причиной его отказа от семейных связей.)