Первые слова. О предисловиях Ф. М. Достоевского

В предисловии к «Повестям Белкина» Пушкин играет на читательском интересе к взаимоотношениям между реальной личностью автора и его литературным образом. Пушкинское предисловие осмеивает идею, что персонажи – лишь маски авторов, их придумавших. Он также высмеивает готовность читателя поверить, будто вымысел и реальная жизнь – это одно и то же и не только автор, который является посредником между ними, но и персонажи – реально существующие люди. Рецензии, в которых инициалы «А. П.» были приняты за указание на авторство Пушкина, лишь вызвали саркастическую ухмылку у единственных читателей, мнением которых Пушкин, по-видимому, всерьез дорожил, – его друзей, почти все из которых принадлежали к литературной элите. Пушкин отлично знал, что они смогут отличить «А. П.» от Александра Сергеевича Пушкина [Peschio 2012: 94-124].

Фикциональные аллографические предисловия отлично скрывают личность реального автора. Любые риски, связанные с «выглядыванием из-за кулисы» напоказ читающей публике, практически сведены к нулю многоступенчатым нарративным фильтром вроде того, который придумал Пушкин для «Повестей Белкина». Как мы видели выше, разбирая аутентичные авторские предисловия, то, что Лермонтов вступал в полемику с читателями, заставило его рассказать о себе больше, чем ему хотелось бы. Возможно, ему следовало по примеру Пушкина прибегнуть к многослойному камуфляжу вроде того, что мы видим в начале «Повестей Белкина». Тем не менее, даже не подписываясь «А. П.», Лермонтов, возможно, действовал сходным образом во вступлении к своему роману – предисловии к «Журналу Печорина» [Лермонтов 1957: 248].

В «Герое нашего времени» Лермонтов пародирует авторскую самоуверенность рассказчика-путешественника, который публикует случайно услышанный рассказ. От лица этого путешественника написаны первые две части романа из пяти. Как Рудый Панько и Белкин, лермонтовский путешественник услышал первую повесть – «Бэла» – из уст своего попутчика, «старого кавказца» Максима Максимыча. Вторую повесть – «Максим Максимыч» – путешественник излагает как собственную историю. В конце этой второй повести путешественник рассказывает, как он получил от раздосадованного Максима Максимыча дневник Печорина. «Журнал» Печорина составляет последние три части романа, которые являются самостоятельными повествованиями. Рассказчик-путешественник снабжает журнал Печорина предисловием, которое помещено примерно в середине романа. Это фикциональное аллографическое предисловие, с точки зрения структуры напоминающее предисловие «А. П.» к «Повестям Белкина», но не создающее иллюзии, будто оно вышло из-под пера самого Лермонтова.

Роман Лермонтова обладает одной уникальной особенностью – он имеет два предисловия. Первое находится в обычном месте в начале повествования (это позднее аутентичное авторское предисловие, которое я проанализировал выше). Второе – это вставленное между частями романа фикциональное аллографическое предисловие, написанное от лица рассказчика-путешественника; аллографическое в том смысле, что дневник Печорина представляет нам третье лицо, которое не создало текст, который нам предстоит прочесть, а фикциональное потому, что автор этого предисловия не является реально существовавшим человеком.

Предисловие путешественника исполняет четыре функции. Во-первых, оно сообщает о жанре последующего текста – это дневник («журнал»). Во-вторых, стараясь удостоверить подлинность и реальность повествований от первого лица, которые содержатся в журнале, путешественник утверждает, что исповедь Печорина совершенно искренна:

Перечитывая эти записки, я убедился в искренности того, кто так беспощадно выставлял наружу собственные слабости и пороки. История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, особенно когда она – следствие наблюдений ума зрелого над самим собою и когда она писана без тщеславного желания возбудить участие или удивление. «Исповедь» Руссо имеет уже недостаток, что он читал ее своим друзьям [Лермонтов 1957: 249].

Иными словами, путешественник хочет уверить нас, что Печорин писал свои записки не для того, чтобы их обнародовать. В тот момент, когда Печорин пишет дневник своей жизни на Кавказе, он является и автором, и единственным читателем, замыкая коммуникацию на себя, что вполне соответствовало складу его личности, его поглощенности самим собой и полному равнодушию к другим людям.