Первые в космосе. Как СССР победил США

Председателем комиссии был помощник Главнокомандующего ВВС по космосу, генерал-лейтенант авиации Николай Петрович Каманин, членами комиссии – начальник медицинской службы ВВС – заместитель начальника Главного военно-медицинского управления, генерал-майор медицинской службы Александр Николаевич Бабийчук, начальник Государственного научно-исследовательского института авиационной и космической медицины Министерства обороны СССР, генерал-лейтенант медицинской службы Ювеналий Михайлович Волынкин, заместитель начальника института авиационной и космической медицины по политчасти, генерал-лейтенант Василий Яковлевич Клоков, начальник управления – заместитель начальника института авиационной и космической медицины, полковник медицинской службы Владимир Иванович Яздовский, начальник Центра подготовки космонавтов Евгений Анатольевич Карпов, академик АН СССР Норайр Мартиросович Сисакян, представитель ОКБ-1 Константин Петрович Феоктистов, летчик-испытатель Марк Лазаревич Галлай.

Почти все кандидаты сдали экзамены на «отлично». Лишь Быковский и Нелюбов получили по одной «четверке».

25 января 1961 года все шестеро были официально назначены на должность космонавтов и получили квалификацию «космонавт ВВС».

Комиссия определила и рекомендуемую последовательность полётов: Юрий Гагарин, Герман Титов, Григорий Нелюбов, Андриян Николаев, Валерий Быковский. Эта рекомендация, конечно, не означала официального назначения пилота первого «Востока». Но мы видим, что уже тогда Юрий Гагарин являлся лидером «шестерки» и имел наибольшие шансы первым полететь в космос.

Правда, товарищи Гагарина по отряду вспоминают, что неофициальным лидером он стал еще осенью 1960 года. Тогда сами слушатели-космонавты провели в своем кругу небольшой опрос: «Кто из шести должен первым полететь в космос?» Не сговариваясь, большинство назвало Гагарина. Если верить этим рассказам, то сам Гагарин указал имя Титова. Назывались ли другие фамилии, история умалчивает.

Пока космонавты сдавали экзамены, в ОКБ-1 продолжалась работа над кораблем. Две неудачи в конце предыдущего года заставляли конструкторов вновь и вновь проверять и испытывать системы корабля, чтобы исключить малейшую возможность какого-либо сбоя, который мог бы привести к аварии. На кону стоял не только престиж страны, но и жизнь космонавта. Поэтому надо было исключить все случайности.

В США тем временем готовились к очередному пуску корабля «Меркурий» по суборбитальной траектории. На этот раз на его борту должен был находиться пилот – шимпанзе Хэм. Предполагалось получить данные по физиологии и поведению животного в полете, опробовать систему жизнеобеспечения, медицинскую аппаратуру и проверить системы обнаружения аварийных ситуаций, ориентации, тормозных двигателей и прочего.

Так как предыдущий пуск «Меркурия» был в целом успешным, то стали раздаваться голоса, что в этом полете в кабине корабля должен находиться астронавт, а не обезьяна. Тем более что 19 января 1961 года в США была официально представлена первая тройка американских астронавтов: Алан Шепард, Вирджил Гриссом и Джон Гленн. Именно в таком порядке они и должны были пилотировать «Меркурии».

Сторонники пилотируемого полета мотивировали свое предложение тем, что русские также готовятся к запуску человека. После нескольких тяжелых поражений в космической гонке (первый спутник, первый «лунник», снимок обратной стороны Луны и ряд других достижений), американцы во что бы-то ни стало должны были выиграть гонку за первый полет человека. Поэтому уже в январе предлагалось рискнуть, чтобы в очередной раз не оказаться вторыми.

Но все эти голоса, надо отметить, не такие уж и громкие, не изменили позиции Вернера фон Брауна, возглавившего все работы по программе «Меркурий». Он считал, что планы менять не стоит, и во время следующего полета кабину «Меркурия» должен занять Хэм, а не Шепард. Надо было еще раз проверить работу бортовых систем и обезопасить астронавта от возможных неприятностей.

Кроме того, фон Браун был уверен, что на этот раз русским его не обогнать. Все доклады разведки о том, что в СССР подготовка полета человека шла полным ходом, воспринимались им с иронией. Он полагал, что советским конструкторам понадобится не несколько месяцев, а несколько лет, чтобы осуществить эту грандиозную затею. Поэтому и настаивал на полете обезьяны, считая, что у него еще есть «резерв времени». Ну а после обезьяны, можно будет запустить и астронавта, чтобы он стал первым человеком в космосе.

О том, что фон Браун ошибался в оценке советского потенциала, стало ясно уже в апреле. И немец горько пожалел о своей нерешительности. В остальном же – в необходимости очередных испытательных пусков – он не ошибся. И полет Хэма 31 января это полностью подтвердил.