Шли они медленно. Старик ослабел после болезни и еле тащил шарманку. А это было плохо, хуже некуда. «Главное — идти быстро», — учил дед. А так и за шарманку нечем будет платить. Они остановились на углу, и старик, зажав зубами окурок, завертел ручку. Люди проходили мимо — быстро и равнодушно. Солнце начинало пригревать.
— Иди и выбрось эту тварь! — сказал старик предостерегающе, недобрым голосом.
И девочка поняла, что для Фаусто песенка спета. Она печально погладила его и опустила на землю. Потом, не оглядываясь, побежала на другую сторону улицы, протягивая прохожим алюминиевую тарелку и крича заученные слова.
Звучала мелодия, которую все знали и никто не любил. Девочке хотелось плакать и еще хотелось набить рот сахаром. Она шла и думала: «Насовать в рот белых твердых кусочков, много-много белых кусочков. И грызть. Чтоб все хрустело — хрум, хрум, хрум. Чтоб даже в ушах хрустело». Девочка тяжело вздохнула. Кто-то кинул несколько сентимо, и она затрясла тарелкой.
Пошли дальше. Дед тащил шарманку, изо всех сил стараясь идти быстрее. Девочка брела следом. И на всей земле не было столько сахара, сколько ей хотелось. Она не смогла удержаться и оглянулась.
Сзади шел Фаусто. Конечно же, за ней. Девочка громко, очень громко зазвенела тарелкой с монетами. Глаза Фаусто были как мятные леденцы. «Пускай идет, пускай, только бы дедушка не заметил!» Тут она вспомнила, что кошки вообще не могут заблудиться. Ей захотелось прыгать и смеяться, но она знала, что на людях нельзя, разве только когда обходишь с тарелкой.
Они снова остановились. Большие и прозрачные дедовы уши торчали из шарфа. Резкие пронзительные звуки сверлили воздух. От них против воли перехватывало дыхание. Девочка закусила палец — Фаусто мягко терся о ноги. Украдкой она посмотрела вниз: Фаусто дрожал и еле слышно мяукал. Она отодвинула его ногой, но кот не уходил. Тогда она потихоньку скинула башмак. Фаусто стал играть шнурками. Девочка отошла в сторону.
Старик уже повернул за угол. Край тротуара блестел на солнце. Они вышли в узкий переулок. Подув на пальцы, старик завел шарманку.
Он не заметил, что там уже стоял парень с аккордеоном — хромой, со сросшимися бровями. Он крикнул старику, чтобы тот замолчал, что он пришел первый. После болезни старик стал глуховат и не расслышал, а может, сделал вид, что не слышит. Тогда тот, с аккордеоном, подошел и стал ругаться. Он был высокий, здоровенный. Девочка замерла и смотрела молча.
Старик отбивался.
— Хозяин ты здесь, что ли, — повторял он. И так ноги у него больные, а сейчас просто подкашивались. Видно, и лихорадка не прошла, совсем сил нет, а тут еще гонят как собаку.
Но парень с аккордеоном и правда пришел первый. Он уже стоял там, когда дед приволок свою расстроенную визгливую шарманку. Хромой был прав.
Старик потащил шарманку дальше — что было делать. И тут слезы закапали у него из глаз и потекли по щекам. «Он старый, он совсем старый», — подумала девочка. «Ты здесь не хозяин, никто здесь не хозяин», — бормотал он. И девочке снова захотелось сахару, столько сахару, чтобы прямо задохнуться…
Вдруг старик громко высморкался и обернулся к ней.
— Ты чего хромаешь?
Девочка отвела глаза. Она была в одном башмаке.
— Другой где?
Она пожала плечами. Деду во что бы то ни стало понадобилось отыскать башмак. Он иногда упрямился как ребенок или как пьяный. Повернули назад и стали искать.
На углу все мурлыкал и терся о башмак Фаусто.
И тут старик взбесился. Он подошел к коту и изо всех сил пнул его ногой. Девочка заткнула уши, хотела закрыть глаза, но не смогла и увидела, как далеко отлетел Фаусто.
«Убил», — подумала девочка. Они быстро пошли дальше. Теперь они тащили шарманку вдвоем. Девочка даже не плакала.
Дед нервничал, его трясло. Внезапно он остановился и стал кричать, что стар уже, что сил больше нет.
— Сил моих нет таскать эту музыку, слышать ее не могу! — причитал он, зажимая уши. Потом затих, успокоился и остановился, часто дыша. Посмотрел на девочку и сказал:
— Зайдем-ка сюда.
Таверна была маленькая, окна — грязные. На стойке лежали засохшие бутерброды, из крана капала вода. Тусклым желтым светом горела лампочка — солнце уже спряталось за облака, и на улице было темно.
Они сели за столик. Старик взял стакан вина. В таверне все говорили разом. Старик купил девочке бутерброд с сыром, она жадно съела, ей даже стало жарко. Потом положила голову на стол. Потрескавшаяся мраморная доска была холодная, как лед. Ей было так жалко Фаусто! Но к этой боли уже примешивалась какая-то колючая злость. И тогда открылась дверь, и вошел хромой с аккордеоном. Здесь его, видно, знали. Он заметил их и подошел к столику.
— А, дед, — приветливо сказал он. Старик не ответил и отхлебнул вина.
Хромой взял стул и сел рядом. Потом вынул табак и предложил старику. Тот почесал затылок, взял, и оба стали молча свертывать сигареты.
Хромой заговорил — тихо, не так, как на улице. Девочка подняла голову, прислушалась.