Первые воспоминания. Рассказы

— Это потаскуха!.. Будь осторожен с ней! Уж если ты так любишь своего Чапо, пусть спустится сюда, где живут порядочные люди. Почему ты должен всегда ходить к нему? Держись подальше от этого сброда. Ничему хорошему ты от них не научишься, а если попадешь в дурную компанию, дон Марселино выгонит тебя! Он очень набожен и хочет жить в окружении достойных людей.

Но как не ходить на холм, если только с Чапо мог он поговорить о том, что было ему дорого и что не имело никакого отношения к городу?

Рипо взбирался на холм, выкраивая время между одним поручением и другим, тараща глаза от быстрой ходьбы, раскрасневшись. Малышу, которого родила Роса, уже исполнилось несколько месяцев. Роса была сильной, здоровой. Она клала сынишку в желтую колыбель, разрисованную розами у изголовья, которую ей подарила донья Магдалена, и просила:

— Присмотрите за ним, Чапо, пока я вернусь.

И так как Чапо сидел без дела — с работы его прогнали, — ему не составляло труда присмотреть за ее сыном. Малыш рос крепким, и даже не верилось, что Росе пришлось столько пережить: с Руго и потом…

— Теперь мне уже комнату не дадут, ни за что не дадут, — говорила она.

Ей обещали комнату из тех, что распределяли дамы благотворительного общества. Но когда они узнали, что Руго вор, преступник…

— Ну конечно, не дадут же комнату вору, преступнику, если есть другие, ничем себя не запятнавшие…

К тому же выяснилось, что они с Руго не обвенчаны. Донье Магдалене, ее покровительнице, пришлось краснеть от стыда перед другими дамами. И все же она не оставила Росу совсем:

— Божье дитя!.. Но ничего не поделаешь, с комнатой придется потерпеть. Сейчас ее получат те, кто ведет более достойную жизнь.

Уж в чем, в чем, а в этих делах они хорошо смыслили. Роса это сразу поняла. Но донья Магдалена не оставила ее совсем. И поэтому Роса, как и прежде, продолжала стирать белье в ее доме. А донья Магдалена пыталась выяснить, нельзя ли Росу обвенчать с Руго в тюрьме. Но Роса как-то призналась Чапо:

— Вам-то я скажу честно, Чапо. Мне совсем неохота выходить замуж за Руго.

Чапо не стал рассуждать на этот счет, а просто ответил:

— Ну и не выходи.

— Ему ведь дали двенадцать лет. Зачем мне венчаться с ним?

Чапо подумал немного и сказал:

— Если его переведут в лагерь для заключенных, как говорили, и он станет работать, тебе кое-что перепадет от его заработка. Разве не так? Мне кажется так.

Но Роса возразила:

— На что мне его деньги? Пусть ими подавится. Я заработаю больше и на себя, и на мальчика.

И верно, Роса зарабатывала больше других обитателей холма. Мужчины завидовали ей: никто из них не мог заработать столько, сколько она. Ее работа оплачивалась лучше, чем мусор, который они собирали, потому что больший куш, разумеется, доставался другим. Они везде были лишними, никому не нужными. Неполноценными людьми. Ведь кто жил на Свалке, кроме Росы и Чапо? Хромые, калеки, слабоумные… Вот кто там жил.

Чапо умел только пасти стада, а пастухом его никто не нанимал в горах с тех пор, как волки ночью загрызли Норбертино. В горах все знали Чапо и предупреждали друг друга:

— Будьте осторожны с Чапо, он дал загрызть подпаска, испугался, ему нельзя доверять.

Теперь здесь, на холме или пустыре, за рынком, он пас тощих городских коз толстого скупого торговца молоком. Так проходила его жизнь.

Рипо тоже пас стада раньше, и они могли говорить об этом. Глядя отсюда, сверху, на горы, видневшиеся вдалеке, трудно было поверить, что когда-то они возвышались рядом. Казалось, будто с холма ничего не стоит дотянуться до них рукой. Горы, совсем не походившие на плодородную широкую долину с ее садами. Милые сердцу горы, пастбища, дикие розы, нависшие над ними звезды, деревья и реки. У Рипо комок подступал к горлу, когда он вспоминал родные места, стоя возле полок с кусками мыла, дезинфицирующими порошками; возле вывески: «Марселино Лугонес, лучшие продуктовые товары»; возле колбас, окороков и копченостей; возле дона Марселино, восседавшего за кассой в своем черном берете и темно-сером халате. «Самом многострадальном», как утверждала донья Эльпидия.

Рипо и его мать не голодали. Жареные рябчики — для дона Марселино и доньи Эльпидии, вареные бобы — для них. Но это меньше всего их трогало, потому что рябчиков они сотни раз ели там, в своем селении, когда отец приносил их с охоты, а мать очень вкусно приготавливала. Нет, они не голодали. Но Рипо испытывал непреодолимое отвращение при виде лоснившихся, жирных подбородков хозяев. Случалось, что он не выдерживал и, взяв кусок хлеба, выскакивал из-за стола, лишь бы не видеть их.

— Куда ты, парень? — восклицала донья Эльпидия. — И когда только этот дикарь научится хорошим манерам!

Мать краснела и хватала его за руку. Но он вырывался и обычно уходил к Чапо, своему другу, который, как и он, был пастухом.

— А помнишь, Чапо, как мы ели в горах? — говорил мальчик. — Ломоть хлеба и кусок сыра. Здесь, на этой паршивой земле, не такой сыр, как там, верно?