Первые залпы войны

– Может, они из дзотов бьют? А наши малявки хорошие прикрытия не разрушают, – оправдывался Кузиков.

Израсходовав последние мины, мы бездействовали. У нас был ручной пулемет, достаточно дисков, но не было целей. Обстреливать берег перед нашей ротой бесполезно, он далеко. А бить по пулеметам, которые остановили роту Мишина, мы не могли: их закрывали от нас посадки тополей, где река огибает село с юга. Не тревожили нас и немцы, которые в первое время пытались подползти к нашей позиции. Их, видно, основательно отвлекло наступление третьей роты, которая представляла большую опасность, чем мы.

Мы хотели было отойти назад, на огневые позиции взвода, но в это время противник перенес минометный огонь за обрыв в расчете на то, чтобы нанести урон нашей роте. Мины стали рваться в реке, а затем ближе к обрыву. Мы поняли, что кто-то у немцев четко корректирует огонь. Но в это время донеслось „Ура!“. Лейтенант Богданов, чтобы не погубить зря под обрывом роту, повел ее в слепую атаку на село. Она была настолько молниеносной, что в течение минуты рота оказалась в окопах первой линии обороны и завязала там рукопашный бой. В это время наши минометчики прекратили огонь и замолчали немецкие минометы, опасаясь накрыть своих.

Я скомандовал, чтобы бойцы броском бежали к позициям Юрченко. Другого, более удобного момента выйти из побритого пулеметом ивняка у нас не было и не предвиделось. Где-то на полпути бежавший передо мной Копылов споткнулся и упал. Я хотел помочь ему встать, но его лицо было безжизненно. Неизвестно откуда шальная пуля попала в него. Кузиков и Истомин, подхватив под руки, бегом поволокли его.

Когда мы затащили Копылова в окоп, он еще дышал. Скончался он через несколько минут, во время перевязки. Я как-то спокойно воспринял гибель Копылова. Может быть, потому, что к этому подготовили меня его предчувствия и странное поведение накануне. Но стало тревожить другое – сон, который недавно видел в гостях у старшины.

„Неужели и меня может подстеречь что-то такое?“ – думал я, а сердце тревожно стучало и готово было выскочить из груди. Только наблюдение за боем из окопа помаленьку отвлекло от тревожных размышлений. Из Белого Бора доносилась стрельба, но что там делалось, мы не могли понять. К вечеру увидели, что рота броском бежит на свои позиции. И только когда бойцы попрыгали в окопы, противник открыл запоздалый редкий минометный огонь, который не мог причинить вреда.

После того как рота перешла в оборону, мы с Юрченко заглянули в свой блиндаж. Там находились Селиванов, два бойца из его отделения, Богданов и два перепуганных немца. У одного из них под глазами синели огромные „фонари“. Селиванов сидел в сторонке на нарах и поглаживал левую руку. Богданов разложил на столе схему предполагаемой обороны немцев и, тыча пальцем в нее, пытался добиться от немцев, что где располагалось. Его словесный запас немецкого языка был таков, что немцы не понимали, чего от них требует лейтенант. Это продолжалось минут десять. Вспотевший от неимоверного труда, Богданов зло выматерился.

– Если бы знал, что с этими тварями придется говорить, то в школе на „отлично“ учил бы их собачий язык. Легче десять раз в атаку сходить, чем шпрехать с ними, – серчал на себя Богданов. Он велел Селиванову отвести немцев в штаб батальона и сам вышел за ними.

Бойцы подробно рассказали, что происходило с ротой в Белом Бору. Когда она была остановлена пулеметным огнем, а затем накрыта минометным, Богданов принял самое правильное в этой обстановке решение. Он броском вывел подразделение под обрыв, где для пулеметов была мертвая зона. Но немцы решили достать роту минами. Когда они стали рваться у подножия обрыва, несколько бойцов ранило осколками. И вот тогда Богданов пошел на отчаянный шаг, решив стремительной атакой ворваться в первую линию немецкой обороны. Противник такого не ожидал. Секунды растерянности решили дело. Рукопашный бой в окопах сложился не в пользу немцев. Здесь оказалось много пулеметов, которые были повернуты в другую сторону и помогли роте отбить несколько атак немцев со второй линии обороны. Однако сил атаковать самим оказалось недостаточно. Богданов надеялся, что другие роты ворвутся в село, но время шло, а потери росли, так как немцы усиленно обстреливали наших из пулеметов. Продержавшись три часа, Богданов понял, что ждать перемены обстановки бесполезно, и решил броском вывести роту в свою оборону. И это тоже для немцев было-неожиданностью, поэтому и запоздал их минометный огонь.

Немцев захватили в плен, когда ворвались на их линию обороны. Один из них бросился на Селиванова с ножом, но тот сумел перехватить руку и сильно сжать. Тогда немец вцепился зубами в руку Селиванова. Разъяренный боец стал молотить немца и наставил ему „фонарей“. Если бы не Богданов, то, как говорили бойцы, Селиванов вытряхнул бы душу из немца. Тут мы поняли, почему наш богатырь поглаживал руку. Проводив немцев в штаб, он вернулся в блиндаж уже с забинтованной рукой. Ребята стали подшучивать над, ним: