Первый

Каждый день, по распорядку, все собирались в столовой на обед, мы установили своего рода «дежурство» и тот, чья очередь, после сбора оставался отвлекать внимание, пока остальная команда скроется. Однажды после обеда, я совершил «мужественный марш-бросок» через одиннадцатиметровый коридор, «жертва» уже скрылась, и ни кто не мог определёно сказать где Липов. Я рисковал, но предвкушение хорошей партийки в шахматы и приятной беседы с доктором (темы то у нас всегда были занимательные ввиду однообразия погоды за бортом) подталкивало меня на риск. Впрочем, я всегда мог скрыться в рулевой рубке, туда имел доступ только капитан, под предлогом совершенной секретности (байка специально сочиненна для «Прилипалы», наше судно мирное, впрочем некоторые секреты были.). Благополучно добравшись до лазарета, и облегчено вздохнув, войдя, я чуть не упёрся носом в ненавистный затылок. Его я бы узнал из тысячи! Липов не решался пройти дальше, неуверенно топтавшись на пороге. Доктор, решив что он «в безопасности», просто не пользовался переговорным устройством в лазарете, поэтому не предупредил. Я переключил вещание «на общую», чтобы все слышали нас, и вошёл, бесцеремонно пропихнув немного внутрь хозяина затылка.

— Капитан, вы тоже здесь, — вид у Липова был на столько серьёзен, что его трудно было списать на благоговейный страх перед этим местом, — я как раз хотел поговорить с вами… и с доктором.

— Вы всегда горите желанием поговорить, я бы удивился, если бы случилось обратное.

Мы с доктором принялись расставлять шахматы не обращая внимания на недотёпу. Я молчаливо принимал сочувственные остроты от экипажа, стараясь подавить улыбку, а «гость» переминался с ноги на ногу в нерешительности.

— Эй, Липов, раз уж ты здесь! В какой руке? — спросил я.

— В правой, — машинально ответил он.

— Чёрт! Ни какой пользы! Доктор, вам ходить, — я разжал кулаки и подал белую пешку доктору. Липов наконец решился.

— Я серьёзно хочу поговорить с вами. Это касается экипажа. Они в последнее время странно себя ведут. Их не застать в каютах, очень часто они запираются в душевой или туалете… а иногда они вообще куда-то пропадают, — Липов перешел на заговорщицкий шепот, — Доктор я считаю что это болезнь, эпидемия! Нет, не биологическая. Это массовое нервное расстройство! — (Я уже «наслаждался» хихиканьями экипажа, и сожалел, что доктор их не слышит, он, наверное, действительно бы усомнился в благополучии душевного состояния команды, которая не проявляла не капли сочувствия к своему капитану.) — Это массовый психоз! Нужно срочно принимать меры, иначе эта странная форма клаустрофобии… я понимаю простые бытовые нужды, но что в душевой делать с книгой?!

— Я, как капитан, точно скажу вам, что за фобия у моей команды. Это «Липофобия»! От вас нет покоя даже в собственной каюте! Понятно, почему человек идёт спокойно почитать в душевую! Или вы предлагаете и там камеры поставить?… Валяйте! И в туалете за одно! Чего мелочиться?!

— Но… я всего лишь стараюсь осветить все стороны жизни нашей экспедиции, во всех подробностях…

— А кому интересны будут такие подробности?! Может, хотите узнать какого цвета на мне нижнее бельё, или какой свежести мои носки! Они ни чем не отличаются от ваших, если простым логическим построением вычислить что форма у всех стандартная… А, понял! Вам интересно ковыряюсь ли я в носу!.. Поверьте на слово — технология принятия ванн и справление естественных надобностей ни чем не отличается от других представителей нашего вида. Мы обыкновенные люди — едим, спим, дышим так же как все, и развлечения у нас обычные. Не нужно, например, освещать эту партию шахматов как турнир вселенского масштаба… Липов, поймите — человек имеет право на личную жизнь, а вы такой у нас борец за права и свободы на Земле первым же их и нарушаете. И так! Диагноз установлен. Причина болезни — присутствие на борту занудливого назойливого надоедливого репортёра! Способ лечения — изолирования его от экипажа, а ещё лучше катапультирование! Доктор со мной согласен, так что Липов, если не измените поведения, то мы создадим на основе спасательной шлюпки карцер, а там, если что и более радикальная мера уже не так сложна будет.

После этого разговора Липов притих и почти не надоедал, стал очень вежлив и всегда спрашивал разрешения, перед тем как включить камеру. Я даже уже решил, что он исправился, но он опять совешил пакость, совсем уж из ряда вон выходящую. Ещё в начале путешествия у меня возникало желание разбить видеокамеру о его голову.