Первый американец. Загадка индейцев доколумбовой эпохи

Благодаря рекомендации Моргана Банделье предпринял свое первое путешествие на Юго-Запад в Нью-Мексико (позже он побывает в Мексике и Южной Америке, но в данный момент нас это не интересует) по поручению этого института. Многие годы он провел в пустынях, горах, а затем в музеях городов Санта-Фе и Мехико, Нью-Йорка и Вашингтона и привез с собой богатейший материал. Хотя до нас дошли в передаче современников его нелестные высказывания о религии, сам он принял католичество, как говорят, по расчету. Ходили слухи, будто до этого в Нью-Мексико он переодевался священником, чтобы обеспечить себе помощь миссионеров-иезуитов. Однако об этом не сохранилось никаких достоверных данных. Напомним, что и «отец европейской археологии» Иоганн Иоахим Винкельман сделал точно такой же шаг, чтобы снискать благосклонность кардиналов.

Когда в 1914 г. во время путешествия в Испанию Банделье скончался в Севилье, журнал «Эль Паласио», выходивший в Санта-Фе, где он работал долгие годы, писал: «Смерть Банделье является невосполнимой утратой»⁷.

Его научные доклады, заметки, наброски, наконец, его дневники, записи в которых он с величайшей аккуратностью делал каждый вечер, каждую ночь своим микроскопическим почерком (их первый том был опубликован лишь в 1966 г.), и сегодня представляют собой величайшую ценность для ученого, для любого, кто впервые отправляется в нехоженые районы Юго-Запада, чтобы изучать историю первых американцев. Однако наибольший интерес для широкого читателя представляет совершенно иная книга Банделье — его роман. Даже в самом полном указателе литературы, содержащем сведения о наиболее редких основополагающих трудах по археологии Юго-Запада, лишь вскользь упоминается название этой книги. В наши дни она полностью, притом совершенно несправедливо, забыта.

Вместе с тем это единственное в своем роде уникальное произведение — роман о древнейших людях, действие которого развертывается в доисторическую эпоху. Насколько мне удалось установить, книга эта не имеет аналогов в серьезной литературе. (Я, естественно, не имею в виду здесь дешевую научно-фантастическую литературу, которая бесцеремонно валит в одну кучу доисторические эпохи и астронавтику).

Джек Лондон, всю жизнь воспевавший романтику приключений, опубликовал в 1907 г. роман «До Адама», действие которого целиком развертывается в доисторические времена и призвано доказать главным образом непоколебимое убеждение автора в правильности эволюционной теории. Для этого он находит некий народ, «не знакомый ни с оружием, ни с огнем, стоящий на самой низшей ступени развития речи», практически представляющий собой еще полуобезьян, находящихся «в стадии превращения в человека». Такого народа в Северной Америке, разумеется, не существовало. Процесс становления человека протекал и полностью завершился на других континентах. В 1915 г. Джек Лондон вновь возвращается к этой теме. В XXI главе своего обвинительного романа «Звездные скитания» он заставляет галлюцинирующего заключенного совершить в смирительной рубашке короткое путешествие в доисторическую эпоху. Все это не идет ни в какое сравнение с исторически обоснованным трудом Банделье. Точно так же, как не идут с ним ни в какое сравнение произведения австрийца А. Т. Зоннлейтнера и датчанина Йоханнеса В. Йенсена. Первый из них писал главным образом для юношества. Второй же был настолько опьянен нордическими мифами, что слово «исторический» совершенно неприменимо к его произведениям.

В том, что ученый взялся писать роман, нет ничего необычного. Необычно лишь то, что он избрал в качестве основы сочиненных им событий и драматических перипетий свою собственную науку. Например, романы английского физика С. П. Сноу ничего общего не имеют с наукой, которой он посвятил свою жизнь и которая по характеру своему революционна, тогда как его искусство остается консервативным. Сноу и многие другие ученые-литераторы жили и продолжают жить подобно больным шизофренией в двух измерениях: здесь — ученый, а здесь художник, чувствующий себя одинаково свободно в обеих ипостасях. Это та самая раздвоенность, которую Сноу гневно обличал в теории и которой сам он рабски придерживался в жизни.

Иначе действовал Бапделье. Его роман неразрывно связан с его собственной наукой. Вот что он говорит в предисловии о своих намерениях и творческом методе: