Первый арест. Возвращение в Бухарест

Время шло быстро, значительно быстрее, чем, в «легальной» жизни: дело наше затягивалось, и в МОПРе решили снять для нас меблированную комнату. Устроить это было поручено Диму. Он работал в МОПРе, с тех пор как его отстранили от всех прочих дел по настоянию Старика. Случилось это после истории с выбитым оконным стеклом. Да, это была история, мы так и не разобрались в ней окончательно, а Дим при всяком упоминании только мрачно стискивал зубы. История была вот какая.

Однажды полиция арестовала Дима. Он ввязался в какую-то уличную драку с железногвардейцами, полицейские понятия не имели, кто он такой. Но когда его вместе с другими задержанными привезли в участок, Дим в знак протеста выбил головой оконное стекло. Полицейский субкомиссар испугался, вызвал «скорую помощь» и отпустил задержанного, даже не составив протокол. Дим явился в общежитие весь обвязанный бинтами, еле переставляя ноги, но в праздничном настроении. Он говорил, что очень счастлив: ему удалось личным примером показать всю жестокость полицейской машины. Однако Старик, узнав о случившемся, отнесся к делу иначе и потребовал исключения Дима из «ресорта». Старик сказал, что это дурацкий поступок в стиле левых уклонистов, которые вместо массовой борьбы применяют сектантские методы, — если все коммунисты начнут в знак протеста себя увечить, полиция им только спасибо скажет.

Так вот, Дим все еще ходил с лицом, похожим на бифштекс, и работал в МОПРе. Когда ему поручили снять для нас комнату, он очень быстро справился со своей задачей и назначил мне встречу в центре города, на Липскань, знаменитой торговой улице, где каждая дверь вела в какой-нибудь магазин, а каждый метр тротуара оспаривали с десяток амбулантов[45], лоточников и зазывал.

Было пять часов дня. По дороге — дамы в коротеньких платьях, оставлявших обнаженными колени, плечи, грудь, и в больших соломенных шляпах, хорошо закрывавших лицо, молодые люди в галстуках, но без пиджаков, и затхлая духота, и запах духов, пота, газолина, и хриплые крики, и свистки полицейских, ведущих борьбу с уличными торговцами… «Послушай, Дим, давай поскорей выберемся отсюда, — сказал я. — Куда нужно ехать?» — «Никуда не нужно ехать — я снял для вас комнату здесь, на углу Липскань и Смырдан», — сказал Дим. «Ты шутишь? Мы будем скрываться в центре города, в двух шагах от префектуры полиции?» — «А где же еще можно скрываться? — спросил Дим. — Шпики весь день рыщут на окраинах — кому придет в голову искать вас на Липскань?» Дим бодро шагал вперед, крепкий, ловкий, курчавый, точно жеребенок, и, видимо, очень гордился своей идеей.

Мы долго взбирались по лестнице мимо дверей со всевозможными табличками, мимо врача-венеролога «Новейшие Методы Лечения Успех Гарантирован», мимо «Акционерного Общества СОЯ», машинописного бюро «Экспресс», «Лиги борьбы с ростовщичеством» и «Общества Эсперантистов». Дим предложил не пользоваться лифтом, чтобы лучше изучить дом, и мы взмокли от пота, пока не добрались наконец до восьмого этажа, где все комнаты были жилые, но всюду царил конторский дух. Я вошел в ту, которую снял для нас Дим: темные обои в пятнах, потемневший от времени секретер, корзина для бумаг, полка для книг, все старое, неуютное, конторское… В углу стоят две железные койки с продавленными матрацами — единственный признак, что комнату можно использовать и для жилья; за широким окном с немытыми стеклами видны крыша, пожарная лестница и другие окна, за которыми можно смутно различить другие конторы, другие секретеры.

Я заглянул вниз, в глубокий каменный колодец двора, где что-то нестерпимо гремело и грохотало. Дим тоже свесился через подоконник. «Обрати внимание, какой чудесный вид, — сказал он весело. — Отсюда можно выбрасывать ночью манифесты прямо на улицу, никто и не заметит». Потом он внимательно рассмотрел крышу и сказал, что на нее можно взобраться по пожарной лестнице. «Это зачем, Дим?» — «Видишь, вон там на крыше рекламный щит «Адезго»? Будь я проклят, если не разукрашу его серпом и молотом так, что даже на Каля Викторией будет видно». У Дима были и другие идеи, как использовать нашу комнату, крышу, пожарные лестницы, даже котельную, — он предложил тут же спуститься вниз черным ходом и выяснить, что за народ местные уборщицы, дворники, истопники. «Давай произведем разведку немедленно, чтобы не пропал сегодняшний день».

Но я был расстроен, все, что я тут видел, было чуждо, противно — этот дом, набитый снизу доверху конторами, эти меблированные комнаты, тоже похожие на конторы, этот старый, весь в пятнах секретер, и я сказал:

— Ладно. Дим, дай мне сначала подумать, как мы будем жить в этой чертовой дыре. Прямо не знаю, что делать…