Давай намажем! Чтобы не возникал! — говорил Женька. Саша отвернулся к стене и сквозь сон промычал:
А ну тебя, я спать хочу. Но Женька не унимался:
Давай! Ему положено. Только приехал, а уже права качает. Гусев не двигался. Раньше на такие дела он был охотник, и вдруг...
Женька махнул рукой и, вытащив из тумбочки тюбик, направился к постели Сыроежкина. Леша почувствовал, что дрожит. В душе вдруг смешалось все: облегчение (первый раз собирались мазать пастой не его, а кого-то другого), страх, стыд... Он понимал — нужно что-то предпринять, разбудить Сыроежкина, но не мог шевельнуть пальцем.
Вобла, ты не спишь? — спросил Снетков.— Вставай, Сыроежкина мазать будем.
Я не буду.
Женька схватил Лешку за руку, потянул с постели.
Отпусти, я не буду! Я все равно не буду!..— шептал Лешка, пытаясь высвободить руку.
Ах, ты шуметь! — разозлился Женька и повалил Лешу на кровать.
Леша рванулся, но Женька был сильнее и легко прижал его к подушке. Леша не плакал. До боли сжав зубы, он ждал, когда Женьке надоест его бить.
Наконец Женька устал.
— Доволен? — спросил он и, подобрав упавший на пол тюбик с пастой, поднес его к лицу Сыроежкина: — Смотри! Усы как у гусара будут!
Леша почувствовал, как гневно запрыгало в груди сердце. Уже не думая о том, чем может кончиться его бунт, он встал с постели, шагнул в темноту и вырвал у Снеткова пасту.