Первый день

Раскоп был разделен на квадраты, размеченные по краям колышками и веревками. В двух первых я никого не заметил, а в третьем работали двое. Еще дальше несколько человек осторожно очищали что-то кисточками. С того места, откуда я на них смотрел, казалось, будто они пишут картины. Никто не обращал на меня ни малейшего внимания, и я продолжал путь по обходной дорожке, проложенной на откосах вокруг выемок, но внезапно меня остановил залп ругани. Некто, изъяснявшийся на безупречном английском, явно мой соотечественник, с яростным рыком вопрошал, что за придурок шляется посреди раскопа. Наскоро оглядевшись, я обнаружил, что вышеупомянутым придурком мог быть только я, поскольку никого более па горизонте не наблюдалось.

Меня и так лихорадило в предвкушении нашей встречи, а тут еще такое оглушительное вступление. Не каждый, оказавшись неведомо где, может спокойно вынести, когда его называют слабоумным. В довершение всего дюжина голов как по команде высунулась из ям, словно сурикаты, почуявшие опасность.

Какой-то мужчина мощного телосложения приказал мне по-немецки немедленно убираться. У меня не очень хорошо с немецким, но даже мой весьма ограниченный словарный запас позволил понять, что этот тип не шутит. На меня возмущенно уставились больше десятка членов команды, и вдруг я встретился глазами с Кейрой, которая тоже подняла голову, и…

…И дальше все пошло совсем не так, как предсказывал Уолтер.

— Эдриен? — растерянно пробормотала она.

И на меня вновь накатило горькое ощущение одиночества. Кейра скорее удивилась, чем обрадовалась, увидев меня, и, когда она спросила, что я здесь делаю, я онемел, да и как я мог ей ответить при таком скоплении народа? Я замер на месте, окаменев, у меня было такое ощущение, будто я забрел на минное поле и подрывники наблюдают за каждым моим движением, поджидая удачного момента, чтобы обратить меня в прах.

— Главное, не шевелись! — приказала Кейра и двинулась мне навстречу.

Она подошла и вывела меня из зоны раскопок.

— Ты не понимаешь, что только что сделал! Возникаешь неведомо откуда и топаешь тут в своих тяжелых ботинках. А если бы ты раздавил какие-нибудь останки, которым нет цены?!

— Но ведь я этого не сделал? — заикаясь, спросил я.

— Нет, но мог сделать, а это почти одно и то же. Представь себе, я бы ни с того ни с сего нагрянула к тебе в обсерваторию и стала дергать за рычажки телескопа.

— Думаю, я понял: ты на меня злишься.

— Я не злюсь, просто ты совершенно безответственный. Это не одно и то же.

— Здравствуй, Кейра.

Мне, наверное, следовало бы подобрать какую-то более оригинальную, более подходящую фразу, чем «Здравствуй, Кейра», но на ум больше ничего не пришло.

— Как тебя сюда занесло, Эдриен?

— Это длинная история, а путь, который я проделал, еще длиннее. Если бы у тебя нашлось для меня немного времени, я бы все объяснил.

— Конечно, только не сейчас. Как ты мог убедиться, у меня рабочий день в самом разгаре.

— У меня нет твоего номера телефона в Эфиопии, как и номера твоей секретарши, так что я не мог заранее записаться к тебе на прием. Я вернусь к реке и посплю в тени между бананом и кокосовой пальмой. Будет минутка — заходи меня проведать.

Не дав ей времени ответить, я развернулся и направился туда, откуда пришел. У меня же есть гордость!

— Здесь нет ни бананов, ни кокосовых пальм, величайший из незнаек! — услышал я у себя за спиной.

Я обернулся: Кейра шла за мной.

— Признаю, я встретила тебя просто ужасно, мне очень жаль, прости.

— Ты будешь свободна в обед? — спросил я.

Наверное, в тот день у меня проявился талант задавать глупые вопросы. По крайней мере, Кейру я здорово насмешил. Она взяла меня за руку и повела в лагерь. Мы подошли к ее палатке, она пригласила меня войти, открыла походный холодильник и, вынув две бутылки пива, одну протянула мне:

— Пей, оно уже не очень холодное, а через пять минут станет совсем теплым. Ты приехал надолго?

Мы сидели вдвоем в ее палатке, и это было так странно, почти неприлично. Мы вышли наружу и отправились прогуляться по берегу реки. Шагая вдоль кромки воды, я понял, почему Кейре тяжело далось расставание с этими местами.

— Ты приехал ко мне в такую даль, Эдриен, я тронута. Я вспоминаю тот чудесный уикэнд в Лондоне, чудесный, но…

Мне пришлось ее прервать, мне не хотелось слышать то, что она намеревалась сказать, еще до отъезда из Лондона я много раз представлял себе эту сцену. Наверное, не во всех подробностях, но разве в этом дело?

Зачем я поторопился уверить ее в том, что она ошибается относительно причин моего визита, хотя все было совсем наоборот? Я ведь приехал сюда именно для того, чтобы ее увидеть, услышать ее голос, встретиться глазами с ее взглядом, пусть даже враждебным, прикоснуться к ней, мечтая сжать ее в объятиях и ощутить запах ее кожи, — но я не посмел в этом признаться. Очередная глупость или дурацкая мужская гордость — что бы мной ни руководило, но я боялся, что меня снова бросят, во второй, а точнее, уже в третий раз.