Первый детский симфонический (повесть о казанской жизни 70-х) (СИ)

Когда Неля пыталась мне что-то растолковать на занятиях, она, стесняясь, нередко краснела. Поднимая глаза, постоянно натыкалась на мою неизменную улыбочку, которую я на своем лице вообще не чувствовал, настолько она была естественна и непринужденна. Однажды, осекшись на полуслове, мой «юный» педагог с легким негодованием выдала: «Ну чего ты улыбаешься-то?! Лыбится там себе в усы!» После чего опустила глазки и еще больше покраснела, а я испытал новый прилив трогательного умиления, «залыбившись» еще шире. Во, наглец!

В мае, помню, установились жаркие денечки, Неля приходила на занятия в легком сарафанчике, босоножках, с распущенными волосами — прелесть, а не наставница. Со стороны казалось, что преподаватель — я, «закованный» в пиджак, брюки, ботинки и выше ее почти на голову.

Пикантность положения еще более усугубилась, когда мы с Форином как-то случайно столкнулись с Нелей на улице. Форин, лучезарно просияв, ласково выдохнул: «Нелечка-а-а, салям (привет)!» Оказалось, что когда они учились в музучилище (Форин на первом курсе, она — на последнем), мой друг пытался за ней ухаживать, правда, безуспешно (ему всегда нравились девушки постарше; супруга-скрипачка Люба старше Форина на три года). Нелечка, бросив на меня встревоженный, немного растерянный взгляд, поджала губки и... конечно же, привычно покраснела (я, как обычно, лыбился до ушей). Она хоть и училась в консерватории, а Форин только в училище, но профессиональный вес имела меньший: Форин-то — артист оркестра оперного театра, хоть пока и внештатный. Это вам не хухлы-мухлы!

Впрочем в музыкальной школе Неля «пришлась ко двору» как нельзя кстати. В тот год в класс флейты было набрано неожиданно много мелких младшеклассников. Поначалу настоящие инструменты им не давали: играть тяжело чисто физически, поэтому азы музицирования детишки проходили на деревянных продольных блок-флейтах, мы называли их просто: «дудочки». Нелю они обожали, та тоже любила с ними повозиться, наконец-то, чувствуя себя «в своей тарелке». Акмалу Хаялычу было бы трудновато справиться с этим «детсадом» — по складу характера то был совершенно не его «контингент».

Да и мне «лафа»! Неля особенно не докучала и не «давила на мозг» — не выучил да не выучил, фиг с тобой! Играл что хотел и как хотел. Иногда было заметно, как вдохнув воздух и приготовившись что-то сказать, она осекалась, похоже, мысленно махнув на меня рукой. Особенно если замечала мою «фирменную» ухмылочку. Невооруженным глазом было видно, как Неля с нетерпением ждала конца занятия, радуясь звонку на переменку. Уж простите, уважаемая Наиля Газизовна, но за тот год я, как музыкант, не приобрел практически ничего. Хотя, наверное, сам виноват. Впрочем, карьера профессионального музыканта на веки вечные «сделала ручкой», музицирование в оркестре вот-вот завершится, впереди другие новые горизонты жизни, но... но всё-таки жаль. Жаль несбывшихся надежд и детских мечтаний.

Несомненно, Акмал Хаялыч, останься он преподавать дальше, факт смены моих жизненных ориентиров к сведению бы не принял и требований бы не снизил — по-другому он просто не умел. Всё или ничего. Выходит, вновь «не было бы счастья...» Учитель, время от времени, захаживал в «музыкалку» на наши с Нелей занятия просто так, по старой памяти и «из любви к искусству». Неля в его визиты сразу же получала «отставку» и скромненько сидела в сторонке. Что ж, было приятно и полезно изредка «тряхнуть стариной» — я успевал соскучиться по «фирменной» манере преподавания Маэстро. Неля, кстати, тоже с интересом внимала его «мастер-классу», видимо, почерпывая для себя немало полезного.

Однажды Акмал Хаялыч зарулил ко мне на занятие вместе с Форином. В нарушение Нелиных планов на урок, мы решили поиграть флейтовые ансамбли трио и квартетом. Господи, как классно получалось! Когда выступает ансамбль флейт, музыка звучит не просто восхитительная — божественная: хрустальная, невесомая, прозрачная, необычная. Через каждые пять минут в класс снаружи приоткрывалась дверь: проходившие по коридору ученики были зачарованы и заинтригованы непривычными волшебными звуками и, не в силах сдержать любопытство, пытались заглянуть внутрь хотя бы одним глазком.

* * *

У всех учащихся музыкального училища программой была предусмотрена педагогическая практика. Однажды, когда я уже был студентом-первокурсником, Форин обратился ко мне с просьбой: «Слушай, Петька, мне надо получить зачет по педпрактике. Не мог бы ты зайти сыграть что-нибудь перед Рамзесом и сказать, что это я научил тебя, а?» — «Да нет проблем, Форин, «хоть сто порций»!»