Первый дон

«Чезаре тоже», — но передумал.

— Да, Креция умеет любить, и это для нее беда, потому что безграничное честолюбие отца и брата разорвет ей сердце. Неужели ты не видишь, какие они?

— Отец верит, что его миссия — укрепить церковь, — объяснил Хофре. — А Чезаре хочет, чтобы Рим стал таким же могучим, как и во времена Юлия Цезаря, в честь которого его и назвали. Он считает, что его призвание — сражаться на священной войне.

Санчия улыбнулась.

— А ты никогда не думал, каково твое призвание? Кто-нибудь тебя об этом спрашивал? Как ты можешь не испытывать ненависти к брату, который перетянул на себя все внимание отца, или к отцу, который так редко вспоминает о твоем существовании?

Хофре провел рукой по ее смуглому плечу. Прикосновение к бархатистой коже доставило ему огромное удовольствие.

— В детстве я мечтал о том, чтобы стать кардиналом.

Запах одежд отца, когда совсем маленьким он брал меня на руки и сажал на шею, наполнял меня любовью к Господу и желанием служить ему. Но прежде чем я мог выбирать, отец отправил меня в Неаполь. Чтобы женить на тебе. Поэтому тебе досталась вся та любовь, которую я берег для Бога.

Влюбленность Хофре только прибавила Санчии желания раскрыть глаза мужу, показать, сколь многого его лишили.

— Святейший Папа часто безжалостен в достижении своих целей. Ты же видишь эту безжалостность, пусть она и задрапирована Целесообразностью. И честолюбие Чезаре граничит с безумием… или ты этого не понимаешь?

Хофре закрыл глаза.

— Любовь моя, я вижу больше, чем ты думаешь.

Санчия страстно поцеловала его, и они слились воедино. С годами он стал нежным, опытным любовником, потому что она оказалась хорошей учительницей. И в первую очередь старался доставить ей удовольствие.

Потом они лежали рядышком, Хофре молчал, но Санчия посчитала необходимым предупредить его с тем, чтобы обезопасить себя.

— Хофре, любовь моя, если твоя семья попытается убить моего брата или не помешает этому и отошлет меня ради политических выгод, будешь ли ты в безопасности?

Как долго они позволят нам быть вместе?

— Я никому не позволю разлучить нас, — в голосе Хофре слышалась угроза. То было не признание в любви, а обещание мести.

* * *

Чезаре провел утро на улицах Рима, спрашивая горожан о нападении на Альфонсо. Не слышал ли кто о появлении в городе заезжей банды? Не видел ли кто чего-то такого, что может помочь следствию? Усилия его не дали результата, и он возвратился в Ватикан, где Александр напомнил ему, что он должен встретиться с кардиналом Рарьо и обсудить подготовку к юбилейной Пасхе.

Встретились они за обедом на террасе кардинальского дворца, Чезаре предложил оплатить многие из запланированных праздничных мероприятий и силами солдат провести расчистку города.

Потом по предложению кардинала они отправились в лавку, торговавшую антиквариатом. Кардинал Рарьо собрал великолепную коллекцию античной скульптуры, и владелец лавки, репутация которого не вызывала сомнений, сообщил, что ему есть чем порадовать постоянного покупателя.

Через несколько минут узкая улочка привела их к крепкой дубовой двери. Кардинал постучал. Улыбчивый пожилой мужчина с длинными седыми волосами открыл дверь.

Кардинал представил своего спутника:

— Джованни Коста, я привел к тебе великого Чезаре Борджа, главнокомандующего папской армией. Он хочет посмотреть твои статуи.

Коста рассыпался в приветствиях, через лавку провел дорогих гостей во внутренний дворик, забитый как старинными скульптурами, так и их частями. На столах и на земле лежали и стояли руки, ноги, торсы. В дальнем конце дворика одну из скульптур прикрывал кусок материи.

В Чезаре проснулось любопытство.

— А что там? — спросил он.

Коста подвел их к скульптуре. Театральным жестом рывком сдернул материю.

— Это, наверное, самое великолепное творение рук человеческих, которое ко мне попадало.

У Чезаре перехватило дыхание, когда он увидел высеченного из белого мрамора Купидона. Полузакрытые глаза, полные губы, мечтательность и страсть, отразившиеся на лице. Скульптура словно светилась изнутри, изящные крылышки заставляли поверить, что Купидон того и гляди сорвется с места и полетит. Действительно, красота скульптуры просто завораживала.

— Сколько? — спросил Чезаре.

Коста сделал вид, что не хочет продавать Купидона.

— Когда станет известно, что скульптура у меня, цена взлетит до небес.

Чезаре рассмеялся, но не отступил.

— Сколько она стоит сейчас? — он подумал, что Купидон очень понравится Лукреции.

— Сегодня, ваше высочество, две тысячи дукатов, — ответил Коста.

Прежде чем Чезаре успел произнести хоть слово, вмешался кардинал Рарьо, который уже обошел скульптуру, потрогал ее.

— Мой дорогой друг, — обратился он к Косте, — но это же не античная скульптура. Мои чувства подсказывают мне, что сработали ее совсем недавно.

— У вас острый глаз, кардинал, — улыбнулся Коста. — Но я и не говорил, что это — антик. Правда, работу над ней закончили не вчера, а в прошлом году. Ее автор — молодой, очень талантливый скульптор из Флоренции.

Кардинал покачал головой.