Первый дон

– Ваше святейшество, Джованни вернулся в Рим. Молодые люди могли бы счастливо жить в Пезаро, как муж и жена. Но Лукреция… Лукреция отказалась. Она хочет жить в Риме, – теперь все они сидели на креслах и диване в кабинете Папы.

Александр начал терять терпение.

– Лодовико, друг мой, мы можем спорить целый день, хотя у каждого из нас полно дел. Выход есть только один.

Джованни и Лукреция должны развестись. Мы сочувствуем твоей озабоченности и переживаниям твоего племянника. Но все то, что делается во благо церкви, должно быть сделано.

– Церкви? – в недоумении переспросил Лодовико.

Теперь встали оба, Александр и Лодовико, вдвоем закружили по просторному кабинету.

– Ваше святейшество, – зашептал Лодовико, – я уверен, что Джованни согласится на развод, если в вердикте комиссии будет сказано, что они так и не стали мужем и женой, – он откашлялся, прежде чем продолжить. – Поскольку Лукреция уже была помолвлена с испанцем.

Александр повернулся, положил руку на плечо Сфорца.

– Лодовико, Лодовико. Уладить это недоразумение – пара пустяков. Но для святой комиссии такая причина – не основание для развода.

Голос Лодовико упал до шепота:

– Вы всегда можете издать буллу.

Александр кивнул.

– Ты прав, друг мой. И издал бы. Будь она дочерью другого человека, – голос Папы, наоборот, набрал силу. – Единственная возможная причина для развода – импотенция. Признание, что семьи как таковой и не было. Это поймет и простой народ, и комиссия. И у нас есть письменные показания Лукреции.

Джованни вскочил, кровь бросилась ему в лицо.

– Она лжет. Я – не импотент и никогда не признаю себя таковым.

Лодовико повернулся к нему, резко осадил.

– Сядь, Джованни. Мы найдем способ уладить этот вопрос со Святейшим Папой, – Мавр знал, что без помощи Папы ему не обойтись, боялся, что у французов может возникнуть желание поглотить Милан и тогда спасти его смогут только папская армия и испанцы.

Вот тут подал голос и Чезаре:

– Кажется, я знаю, как нам решить эту проблему. Креция говорит одно, Джованни – другое. Я предлагаю проверку. Соберем членов наших семей в большом зале. В центр поставим большую кровать. Положим на нее красивую куртизанку, любящую и знающую это дело. И предложим Джованни доказать свою мужскую силу.

– В присутствии обеих семей? – ужаснулся Джованни. – Я не хочу! Никогда на такое не соглашусь!

Папа посмотрел на Лодовико.

– Значит, вопрос решен. Джованни отказывается от возможности доказать, что он – мужчина, из чего мы заключаем, как заключил бы любой суд, что заявление Лукреции – правда. Разумеется, мы отнесемся к Джованни великодушно, как муж, он делал все, что мог, и мы не собираемся возлагать на него вину за развод.

Джованни попытался что-то сказать, но дядя остановил его, отвел в сторону.

– Вся наша семья откажется от тебя, если ты не согласишься. Ты потеряешь и титул, и владения. В данный момент ты уже не муж, но еще герцог. А это не так уж мало.

* * *

В тот же день, после разговора со Сфорца, Чезаре сидел за столом в своих покоях и перечитывал письмо сестры, которое она написала днем раньше. На его лице отражалась грусть, ему не терпелось вновь повидаться с Лукрецией. Но с грустью соседствовала тревога, вызванная одним из предложений, которое так и выпирало среди остальных: «Сейчас у меня нет возможности обсудить крайне важный для нас обоих вопрос».

Формальность тона, нежелание поделиться информацией настораживали. Он достаточно хорошо знал сестру, чтобы понять оставшееся между строк: она знала некий секрет, который грозил им серьезной опасностью.

Глава 12

Гости Ваноццы Катаней сидели за ярко раскрашенными банкетными столами и наблюдали, как сверкающее солнце скатывается за каменные руины римского Форума.

Она пригласила близких друзей и всех детей в свое загородное поместье, чтобы отметить отъезд Чезаре в Неаполь, куда Папа послал его своим полномочным представителем.

«Виноградник Ваноццы», как называли дети поместье, располагался на практически безлюдном Эскулинском холме, напротив собора святого Петра, выстроенного в пятом веке.

Хуан, Хофре и Чезаре в кои-то веки сидели за одним столом, смеялись и, похоже, отлично проводили время.

Чезаре обратил внимание, что Ваноцца, за другим столом, очень уж интимно воркует с молодым швейцарским гвардейцем, и улыбнулся. Она по-прежнему была красавицей, высокая, стройная, с чистой смуглой кожей, в каштановых волосах еще не появилось седины. А как ей шло длинное черное шелковое платье, отлично сочетавшееся с ниткой жемчуга, выловленного в южных морях, подарком Александра.

Чезаре обожал мать, гордился ее красотой, умом, деловой хваткой. Принадлежащие ей таверны все, как одна, приносили прибыль. Он вновь посмотрел на молодого гвардейца и порадовался тому, что активная любовная жизнь для матери настоящее, а не прошлое.