Первый генералиссимус России

— Вижу, ты, стрелец, не только смел, но и враль — похлестче этого Ивашки будешь… Врешь — и не морщишься. — Изломал губы и бровь в язвительной ухмылке Алексей Семенович. — Да пес с тобой… Недосуг мне ныне, в первый же день, вашими скудоумными брехнями заниматься. Коснись в другой раз — не спущу! Сполна сыщу! А ныне — уж так и быть, оставлю без последствий.

— Спасибо, батюшка-воевода Алексей Семенович, на добром слове, — отвесил очередной поясной поклон Фрол. — Хоть я и ни в чем не виноват, но твою доброту век не забуду и отслужу. Уж поверь…

— Запомню, — хмыкнул усмешливо Шеин. — А откуда про имя-отчество проведали? — окинул стрелецкого голову подобревшим взглядом.

— Так земля-то слухом полнится, — позволил улыбнуться и себе Фрол. — И как воеводу, боярина Шереметева, звать-величать, тоже знаем — Петр Васильевич. Чай не в чистом поле либо в черном лесу живем — во светлом граде Курске.

— Что-то светлости да чистоты в этом граде я не заметил, — теперь уже откровенно рассмеялся Шеин наивной вере стрельца в чистоту и опрятность своего города. — Вдоль дороги…

— Большой Московской… — подсказал Фрол ненавязчиво.

— …Да-да, вдоль Большой Московской дороги, — не стал серчать воевода, что был перебит на полуслове, помимо воли испытывая к стрелецкому десятнику какое-то расположение, — когда ехали сюда, горы мусора, золы, навоза, сена и соломы, куриных перьев видать… Коровьи лепехи кругом, куриный помет…

Фрол развел руками — мол, что поделаешь… что правда, то правда… Про себя же подумал: «Глазастый, черт, приметливый. Все огрехи-прорехи заметил. Недаром, значит, верхом ехал, а не в карете…»

— А вот в иных странах и у иных народов такого непорядка нет. Все чисто убрано, подметено, — заметил между тем Шеин, вспомнив свои посещения в Москве Кукуя — немецкой слободы. — Впрочем, откуда тебе, стрелец, про то знать…

— Далее Перекопа и Украйны не хаживал, — словно бы извинился Фрол. — А там, как и у нас — дерьмо вдоль дорог, пыль, кострика… Одним словом, ества для ветров, для вихрей — забава.

— Смотрю, — вновь не совсем по-доброму усмехнулся воевода (надо же власть показать), — ты не только смел, но и за словом в мошну не лезешь.

— Так то от жизни стрелецкой да молодецкой, батюшка-воевода… Тут либо ты уел, либо тебя слопали. Третьего не дано…

— А на Украине где побывал, с кем?..

— Так это с князем и воеводой нашим Григорием Григорьевичем Ромодановским, царство ему Небесное, — истово перекрестился Фрол. — И в Киеве, и в Белой Церкви, и Чигирин брали… Хороший был вой и вождь. Стрельцов без дела не забижал. Жаль его…

— Жалеешь? — Не стал дальше Шеин дожидаться, где и в каких местах побывал курский стрелец в походах с воеводой Белгородского полка Григорием Ромодановским.

— А как же, — был искренен Фрол. — И самого его жаль, и сынка его — Андрея Григорьевича. Вот же невезучий человек, сынок-то… — проявил десятник к удивлению воеводы такие познания, о которых не каждый родовитый боярин знал, — сызмальства в турецком плену. А не успел по выкупу выйти, уцелев среди басурман, так снова горе-беда — среди русских же людей смерть свою обрел…

— Не среди людей, а среди мятежников, бунтовщиков, татей и воров государей наших, — жестко поправил Шеин, полыхнув пламенем глаз. — Но будя о том… Ты мне вот что скажи: дьячка Пахомия знаешь?

— Как не знать, — внутренне насторожился Фрол, даже живот втянул. — Курск хоть и большой град, но все же не настолько, чтобы в нем друг друга не знали.

— Ну-ну! — подстегнул воевода.

— Знать — знаю, но дружбы не вожу, — не обратил на понукание особого внимания стрелецкий десятник. — Он — на посаде, я — в слободке… Он при кадиле и Псалтыри, я — при сабле да пищали… Он на амвон восходит, а я — вскакиваю на коня. Вот такая мы с ним родня, — закончил с едва уловимой усмешкой. — Правда, пару зим моего сына Семку грамоте обучал. Как и иных прочих…

— Что он за человек? — понимая, что стрельца, как старого воробья на мякине, ходя вокруг да около, не провести, задал Шеин прямой вопрос.

— Человек, как человек… Сердцем — добр, разумом — светел: Евангелие на память знает, псалмы, не заглядывая в Псалтырь, читает. Детишек вот грамоте обучает… Летописи пробует нам, неучам, читать… А еще все мечтает какую-то древнюю рукопись о Курске, писанную будто бы до Батыева треклятого нашествия на Русь, отыскать. Говорит, что она нынешней совсем не чета… Еще первыми курскими князьями писана…

— А нынешняя, знать, имеется?.. — перебил воевода, прищурившись.

— Сам не видел, — тут же поспешил с ответом Фрол, — но слышал, что в Знаменском монастыре. У настоятеля.

— Вон оно как… — хмыкнул неопределенно Алексей Семенович, дивясь столь интересным обстоятельствам, о которых пребывавший ранее настоятель монастыря почему-то не вспомнил.