Первый и непобедимый

В конечном итоге голова у меня пошла кругом, я выбралась из бассейна и отправилась в раздевалку, где и села, закутавшись в большое банное полотенце, на деревянное кресло-трон с высоченной спинкой, стоящее в шеренге таких же королевских тронов посредине зала.

В голове смешались и рыба, и пряники, исцарапанный чиновник и адрес лавочки с дешёвым маслом, которую непременно надо было посетить, а то масло заканчивается, всё равно надо брать.

Чувствуя какую-то слабость, не то телесную, не то душевную, я забралась на трон с ногами, укрылась полотенцем с головой и почти задремала, пытаясь прийти в себя.

Совсем заснуть не удалось: у бабушки-знахарки были клиенты.

Какой-то высокий женский голос, что называется «с претензией», втолковывал ей суть заказа:

— И зелье свари убойное, чтобы он свою швабру забыл, а на меня глаз положил.

— Сделаю, милая, сделаю… — шелестела уверенно бабушка.

«Уж не та ли, что на пожаре около меня стояла?» — лениво шевельнулась мысль.

— И слёзки, слёзки в него побольше лей, — поучала клиентка. — Он со слёзкой что угодно сожрёт. Я скажу, это мол, для здоровья, для ясности в мозгах, на семи травах настоечка.

— Сделаю, милая, сделаю. Примет и добавки еще попросит… — умиротворяюще журчала знахарка.

— И чтобы никто ни-ни! — уточняла дама.

— Ну, о чем разговор, милая…

Заказчица любовного напитка ушла.

Не успела я сползти с трона и стать из королевы снова практиканткой, как к бабушке в каморку просочилась вторая посетительница. У этой голос был густой и уверенный.

— У тебя, я видела, эта ведьма была. Я на него первая глаз положила, а она клинья, мерзавка, подбивает. Дай мне отворотного зелья, чтобы его от её поганой рожи отворотило.

— Сделаю, милая, сделаю, — шелестела старушка.

— Только крепкого, чтобы подействовало! Не чужой, чай, — густо шмыгнула носом вторая клиентка.

— Сделаю, милая, сделаю. Примет и еще добавки попросит.

— И чтобы никому ни-ни!

— Ну, о чем разговор.

Дама шумно, видно от избытка чувств, вздохнула и, тяжело ступая, пошла к выходу, так и не заметив меня в объятиях трона.

Чувствуя себя, почему-то, несвежей после всей этой болтовни, я быстро оделась и выбралась на улицу. Глотнула весеннего воздуха, распаренное лицо погладил ветер.

Как всегда после бани, идти было удивительно легко, словно та грязь, которая смылась с меня, была тяжелой, как броня.

Я шла и думала, что раз у общественных бань два отделения, интересно, по какой формуле работает знахарка со вторым, мужским? «Сделаю, милый, сделаю»?

А когда вернулась в Огрызок, отловила Льда и сказала:

— Нашла я человечка, который всё знает. С тебя — дюжина яблок и банка вишневого компота. Коли ее, если сможешь.

* * *

Лёд подошел к делу ответственно. Тоже взял таз, мочалку и мыло, и пошел колоть знахарку.

Пришел через два часа чистый, без мозолей, и с минимальным количеством перхоти.

За пазухой у него что-то выло и стонало.

Он пронес это «что-то» прямо ко мне на кухню, где я пыхтела, раскатывая тесто для пряников и ругая себя последними словами за податливость чужому влиянию:

«Ну, мне-то какое, по большому счету дело, что жена Правой Руки Наместника не умеет стряпать? Я-то кому доказываю, что умею?»

— Молока дай! — попросил Лёд.

— Зачем это? — сразу с подозрением отреагировала я.

Лёд вытащил из-за пазухи отчаянно сопротивляющегося котёнка. Он был черным, как сажа, без единого белого пятнышка. Длинные тощие лапки напоминали паучьи. И орало это сокровище дурным голосом.

— Вот, — счастливо сказал Лёд. — Кота по пути нашёл. Копченым будет.

Увидев плошку с молоком, которую я поставила на пол, котёнок со странным именем Копченый, скакнул к ней отчаянно и упал в молоко практически с ушами, лакая его и грозно урча.

— Ещё неизвестно что наш экономный глава скажет… — заметила я, пытаясь растянуть тугое тесто.

— Ага, Копченый нас объест! — возмутился Лёд. — Он же как птичка маленькая клюет…

Котенок уже выдул всё молоко и снова завопил, требуя ещё. Пришлось налить вторую порцию.

— Птичка, как же! Да у него в желудке пропасть!

— Я буду делиться с ним! — делая честные круглые глаза, лживо пообещал Лёд.

— Ага, рассказывай. Да ты, скорее, у него из миски отбавлять в свою будешь!

Копченый, наконец, накушался, брюшко у него стало круглое и тугое. Потешно переваливаясь, он дошёл до плиты и улегся около неё на тёплом полу.

— Одно хорошо, что кот. Кошку бы нипочем не пустила, — заметила я, вырезая бокалом в тесте кружки.

— А чего так?

— А того. Будем потом по колено в котятах. Это тебе не соль, рынок сбыта найти сложно.

— А где же женская солидарность? — развеселился Лёд.

— В борьбе за территорию нет солидарности! — отрезала я.

Лёд допил молоко в кувшине, что осталось после кормления Копчёного.

Потом выгрузил из сумки две склянки тёмного стекла. Одна склянка была обвязана засаленной тряпочкой красного цвета, другая — чёрного.

— А это тебе, — пододвинул он ко мне краснотряпочную посудину.

— С ума сошёл?! — завопила я. — Не видишь, тесто тут?!

— А это твоему… — пододвигая чёрную, Лёд замялся, подбирая слово.