Первый из десяти дней, которые потрясли мир

Руководитель охраны дворца Пальчинский, потеряв от бессильной злобы и отчаяния не только здравый смысл, но и чувство юмора, приказал арестовать парламентера.

Чудновский только пожал плечами - уж он-то, один из непосредственных руководителей осаждающих, знал, что арест - фикция, такой же мираж, как и то, что человек, приказавший взять его под стражу, считается чуть ли не "генерал-губернатором".

Ему не пришлось даже дожидаться штурма, чтобы выйти на свободу. Зашумели, заволновались юнкера-ораниенбаумцы.

- Позор! Это парламентер! Мы ему дали честное слово!

Из толпы юнкеров выскочил мальчишка-прапорщик. И грубо, яростно кинулся к Пальчинскому.

- Мы требуем немедленного освобождения парламентера! Для чего вообще нас привели сюда? Умирать за Керенского? Во имя чего?

Чудновского освободили... Час спустя, потеряв всякую веру в правительство, оставили дворец юнкера школы Северного фронта, ораниенбаумцы, михайловцы, казаки, часть женского ударного батальона... Всего около тысячи человек.

Не имея сил вступить в настоящий бой и не имея мужества признать поражение, правительство продолжало упорствовать... Тупо, безнадежно, равнодушное даже к собственной участи.

В 21 час 45 минут, после того как Временное правительство отвергло последнюю возможность избежать напрасного кровопролития, прогремел холостой выстрел с "Авроры"...

Выстрел "Авроры"...

Комендор Евдоким Огнев рванул шнур носового шестидюймового орудия. Раскололось с грохотом и пламенем небо над Невой, с протяжным звоном ударилась о палубу крейсера дымящаяся медь стреляной гильзы...

И навсегда запомнила история этот единственный выстрел, не унесший ни одной жизни, но разбивший разом последнюю цепь на России.

Уже пробиваясь к выходу из зала и не обращая внимания на толкотню и давку, Джон Рид торопливо дописывал в блокноте: "Непрерывный отдаленный гром артиллерийской стрельбы, непрерывные споры делегатов... Так под пушечный гром в атмосфере мрака и ненависти, дикого страха и беззаветной смелости рождалась новая Россия".

Риду было ясно, что сейчас там, на огромной площади перед Зимним дворцом, происходит кульминационное событие того дня, из-за которого стоило пересечь Атлантику.

Подхватив жену и Бесси, он устремился к выходу, ловко используя старые футбольные приемы, прорезая людскую пробку у дверей. Вильямс едва продирался за ним.

У ворот Смольного трясся от работающего мотора огромный армейский грузовик с высокими бортами. Его кузов уже был забит красногвардейцами и солдатами.

Отчаянно размахивая всеми имеющимися у них документами, четверо американцев, выкрикивая наиболее подходящие при данных обстоятельствах русские слова, кинулись к машине. По-видимому, их достаточно хорошо поняли, потому что под добродушные шутки и смех всех четверых мгновенно втащили в кузов. Мотор взревел, и с отчаянным скрежетом в коробке скоростей автомобиль сорвался с места.

Отдышавшись, Рид заметил, что на полу сложены пачки каких-то листовок. Время от времени кто-нибудь из его случайных попутчиков распечатывал очередную пачку и разбрасывал прокламации. Белые листки стремительно разлетались от встречного ветра. Прохожие на лету ловили их. Рид взял одну листовку - на ней было отпечатано воззвание ВРК. Оставив этот экземпляр себе, Рид стал помогать разбрасывать остальные.

На углу Екатерининского канала машина остановилась. Дальше предстояло добираться пешком. На Морской американцы присоединились к колонне красноармейцев. Когда отряд достиг арки Главного штаба, Рид со своими спутниками успел уже протискаться в передние ряды. Без песен и криков человеческая река хлынула под арку, смяла, сокрушила, разметала дровяные баррикады и покатилась дальше, неудержимо заливая огромную площадь.

Ни одного выкрика - только топот тысяч сапог, стук пулеметных катков, непрерывный треск винтовок, хлопки ручных гранат.

У цоколя Александрийской колонны передовая цепь - человек двести красногвардейцев - задержалась, а затем, словно ощутив прилив свежих сил, снова кинулась вперед, к Зимнему.

И наконец:

- Ура-а-а!!!

Грозное, громовое, торжествующее...

Чьи-то черные на фоне ночного неба фигуры метнулись первыми к дворцовой решетке, и вот уже человеческая волна ворвалась в ворота, сорвала двери и, разделившись на отдельные потоки, хлынула на белокаменные лестницы.

В одном из бешено клокочущих водоворотов - четверо американцев... В руках у Рида сорванная где-то со стены шашка... Вместе со всеми вперед, дальше, к той неведомой еще никому комнате, последней норе уже давно не Временного...

Откуда-то из бокового коридора - Антонов-Овсеенко. Худой, взъерошенный, глаза - как угли. За ним - Чудновский. Увлекая за собой матросов, красногвардейцев, оба комиссара, не обращая внимания на бросающих винтовки юнкеров, бежали по бесконечной анфиладе дворцовых комнат.

Рид мгновенно понял: сейчас эти двое совершат то, чего с нетерпением ждет в Смольном Ленин, ждут делегаты съезда, ждет Россия.

- Они идут арестовывать правительство!