Первый из могикан

— Это все гадание на воде, — гудел Гойко, пытаясь встрять в паузу. — Мы ничего не знаем.

— Мы знаем то, что Тиму удалось вступить с одним из чужаков в контакт, что Тим не был сразу убит и даже сумел передать Вокульскому немаленькое послание. Из него нам кое-что известно о чужаках. Мы знаем ужасно много, а об остальном можем и догадаться. Случилось то, чего никто не ждал, а значит, Тим приложил к этому руку, вот как я понимаю ситуацию.

— Мы ничего не знаем…

— Это ты ничего не знаешь.

Сопя, помолчали. Где-то в кедраче крикнула птица. Волосатый шмель с солидным гудением покружился вокруг зонтика спутниковой антенны и низко потянул вдоль опушки. Медленно вечерело. Донимали слепни. Перистое облако, похожее на рыбий скелет, зависло в жарком мареве — к перемене погоды, к свежести, к грибным дождям.

Красота…

Лежать бы в такую погоду на пляже возле отведенного эксменам для купания городского пруда — нарочито мелкого, чтобы не потонули, но чистого, проточного, не загрязненного никакими зловредными стоками… Всюду ведь жизнь, и в скучных эксменских районах тоже. Терлецкие пруды, например. Посидеть на свежей травке, а то и забросить удочку в надежде вытащить если не карасика, то хотя бы ротана, а в ожидании поклевки неторопливо распить дозволенную бутылочку пива — м-м-м…

Дядя Лева хлопнул слепня на шее и сразу озлился. Да, была красота. Не чета, конечно, этой — эрзац был, огороженный вольер вместо свободы, и в любую погоду было душно, и давили серые бетонные коробки, а вне вольера было еще хуже, там простиралась чужая чистенькая территория, и, даже имея пропуск в нее, был ты там никем и даже хуже, чем никем… Да, страшным грузом давило, расплющивало по земле твердое знание: ты не человек, у тебя неправильная хромосома и потенциально опасная психика, ты умнее и способнее многих так называемых «настоящих», но они сильнее тебя, их превосходство держится на проклятой способности телепортировать, чего ты лишен от рождения и чего никогда не приобретешь… Да, тебя возмущала теория, будто ты ущербен во многом другом, что делает двуногое существо человеком, ты давным-давно понял тщетность попыток удержать мировой порядок без идеологических подпорок, и тебя, что бы ты ни делал, душила невозможность доказать лживость в общем-то примитивной государственной идеологии. Все это было.

Но была и безопасность. Была возможность удить в выходной день рыбку в городском пруду, неспешно тянуть пивко и не заботиться о сбережении собственной шкуры — ее берегли законы и их служители! Ты был нужен, и тобою зря не бросались. Ну разве что перед угрозой тотального уничтожения, когда стало ясно, что укрыть от опасности всех и вся ни за что не удастся, что в первую очередь надо спасать тех, кто ценнее…

А разве ты на их месте поступил бы не так же?

Ну то-то.

— Если ты можешь обо всем догадаться, тогда зачем тебе Вокульский? — спросил Гойко после паузы.

— Чтобы дополнительно уточнить кое-что, — отозвался дядя Лева. — Так, самую малость.

— Например?

— Как быть дальше.

— Хороша малость… Не знаю, как для тебя, а для меня это существенно.

— Ты не философ, — важно объявил дядя Лева. — Не мозг. Ты бицепс. Изволь слушаться. Да не дергайся ты, шучу я, шучу…

— Шутить иногда вредно, — буркнул Гойко.

— Хочешь правду? Ты очень хороший бицепс.

— Польщен, что не прямая кишка. А ты кто?

— Я? Наверное, поджилки, которые трясутся…

Гойко посмотрел с сомнением: нечасто дядя Лева предавался самоуничижению, вдобавок при свидетелях. Но вслух ничего не сказал.

Молчал на стреме и Гриша Малинин, стерегущий в лесу старую полузаросшую просеку — единственный удобный подход с тыла. То ли в самом деле караулил, то ли спал — идти проверять не хотелось. Да и вряд ли у баб когда-нибудь дойдут руки до сплошного прочесывания бесконечной тайги. И силенок не хватит, и результат не гарантирован. Воздушное патрулирование — другое дело. Но рокот вертушки слышен издалека.

Нельзя все время бояться и не впасть в помешательство. Психика не выдерживает. Дядей Левой давно был разработан психологический рецепт под названием «Ну что, смертнички?», непременным атрибутом включающий в себя шуточки над собственной обреченностью. Он нисколько не удивился бы, узнав, что Тим Гаев начал пользоваться этим рецептом раньше своего наставника. В схожем положении вырабатываются схожие способы жить.

«Как дела, висельники?»

К середине мая из десяти «висельников» лишь трое продолжали держаться вместе. Двоих убило при падении дирижабля. Руслан Хабибуллин, он же Тамерлан, умер еще в воздухе, и было странно, что из дырявящих гондолу пуль ему досталось не меньше трех, и никто, кроме него, не был даже задет…