Первый из первых или Дорога с Лысой горы

— …постановляю! Преступника предать позорной казни через прибитие на крест! Сей приговор есть окончательный и подлежит исполненным быть немедля… Толмай!

Маргарита Николавна попыталась броситься к Афранию, но солдаты ее перехватили. И она их стала бить со злобой кулаками:

— Нет! Нет! — кричала. — Вы не посмеете! Не надо! Позор вам! На века!..

Афраний сказал солдатам:

— Свяжите-ка ее и — на коня! Возьмем в Гумир… Толмай! Готова яма для креста?

— Готова.

— Начинайте!

Солдаты между тем скрутили Маргариту Николавну, связали и отнесли на лошадь, на которой был раньше крест. И закрепили так, чтобы не свалилась.

Никто не обратил вниманья, что во время этой возни Маргарита Николавна успела что-то сунуть в рот себе. Легко и быстро. А потому молчала, даже когда один из тех солдат, пониже пояса ей хлопнув, сказал:

— Терпи, красотка! Не надо было буянить. Ну, ниче го, здесь быстро ты придешь в себя и поумнеешь. А в Гумире… хотел бы я с тобою поиграть в хваталки…

Оттуда, с лошади, свисая вниз головою, Маргарита Николавна услышала, как начальник тайной стражи спросил Вар-Раввана:

— Ты станешь упираться иль сам пойдешь на крест? И слышала ответ:

— Я сам пойду.

— Прекрасно. Расступитесь! Дорогу дайте идущему на крест!

Из сил последних оставаясь в сознаньи, Маргарита Николавна, кусая губы, видела, как походкой медленною Вар-Равван прошел к лежавшему среди тюльпанов кресту, присел на длинный столб, подумал… И распластался на кресте. Так буднично, как будто лег на ложе!

Солдаты смотрели молча на него.

— Где гвозди? — обратился Толмай к одному из них.

— Здесь. И молоток…

— Так приступайте! — скомандовал Толмай.

— Нет-нет, Толмай! — распорядился Афраний. — Давайте-ка вы сами. Возьмите гвозди, молоток и покажите, на что способны.

Толмай кивнул и подошел к кресту.

Вот он склонился над Вар-Равваном и, взяв кривой и ржавый гвоздь, в живот ему уперся кулаком. Спросил, противно брызжа слюною и перебив тяжелым дыханием чесночным шкодливый аромат весенних трав:

— Так что ты говоришь? Семь звезд взойдут, и семь светильников зажгутся? Ты это говорил?

— Да, говорил.

— Ну, хорошо! — Толмай оскалился. — Сейчас увидишь и светильники, и звезды.

Он стал давить огромным кулаком с обкусанными ногтями. Давить со всею силой.

— Так, значит, година искушенья придет, чтоб испытать живущих на земле. Все-всех?.. Или не всех?

— Нет, всех! — сказал Вар-Равван, закрыв глаза.

И Маргарите Николавне стало больно, как будто это ей давили на живот. Еще немного, и кулак Толмая продавит тело до позвоночника. Ужасно больно! Но еще больнее будет, когда приставят острие гвоздя к ладони и по неровной шляпке ударят молотком.

Приставили… Ударили!

Гвоздь легко прошел насквозь и ткнулся в дерево. Оно ответило сухим и звонким лаем. Вар-Равван не кричал. Он чуть стонал. Вторую ладонь пробили. Из нее кровь заструилась веселее. Когда Толмай склонился над ступнями Вар-Раввана, Маргарита Николавна сознанье потеряла…

Оно к ней возвращалось много раз и снова уходило, пока ее везли в Гумир. А там, в Гумире, солдаты Маргариту Николавну бросили в пристройку к дому, где останавливался Станий. Здесь была и Анна со связанными руками.

…Когда на утро Станий проснулся и узнал, что Вар-Равван с учениками бежал, и что Афраний в погоню поскакал, легат взбесился.

Древком копья он бил солдат, избил до полусмерти Антония, который провел с Оксаной ночь вот в этой же пристройке, но очнувшись, ее нигде не обнаружил.

Потом легат вернулся к Анне и долго на нее смотрел, не говоря ни слова.

Убитым был этот взгляд.

— Я так и думал, — произнес он тихо. — Ты мне вчера лгала… Ты — молодец! Ты своего добилась. Какой бы ты могла мне стать женой… Но только ты, пожалуйста, не думай, что я тебе вчера поверил. Нет! Я не настолько глуп.

— Зачем же ты пошел со мною? — Анна решила, легат кривит душой, чтобы не выглядеть нелепым.

— Я пошел с тобой, во-первых, потому, что верил, Антоний не позволит Вар-Раввану сбежать, устережет его. Но главное… Должно быть, ты смеяться станешь, но я тебя люблю… И те мученья, что пережил из-за тебя, мою любовь лишь укрепили… Я думал утром отпустить тебя. К чему удерживать насильно того, кто любит не тебя? Но, видишь, как все получилось! Теперь, боюсь, не мне решать, как поступить с тобою. Я больше ничего решать не буду. Я видел счастье этой ночью. С меня довольно.

И не успела Анна ни вскрикнуть, ни подняться с ложа, а Станий выхватил из ножен короткий меч и без колебаний вонзил его себе под ребра! Слева… Кровь. Хрип. Застывшие глаза. Солдаты ей ломают руки, заталкивают в дверь пристройки, кричат, грозят ее убить… Командовал солдатами Антоний. Избитый, в синяках, но квадратное лицо восторгом злым так и сводило. Он Стания боялся, ненавидел всегда, И вот — свободен от него, свободен!

…— Пока сидела здесь, я поняла, — продолжить Анне было трудно. — Что так, как Станий, меня никто не любит больше. И не любил… Мне жалко не себя. Мне жаль его. Что он наделал!