Первый из первых или Дорога с Лысой горы

Но чем мы живем еще, если не чувствами? А чувства, они делают с нами, что им угодно. Поэтому с каждой минутой слепого глядения в потолок Александр Александрович все больше смирялся с мыслью, что он Вар-Равван. А когда вдруг последним усильем решил отмахнуться от этого чувства, от этой мысли и схватился рукою за лоб, то с удивлением ощутил, что прижалось ко лбу и что-то холодное, надетое на указательный палец. Он отнял ладонь ото лба и взглянул на онемевшие пальцы. На указательном тускнело кольцо. Вроде как медное. И похоже, что очень старое. Сняв его и рассмотрев, Дикообразцев обнаружил насечку. Одну. Но такую знакомую, что сердце похолодело.

И Дикообразцеву стало страшно… Сжав кольцо в кулаке и уронив руку, сжимавшую это кольцо, на постель, Дикообразцев обессилел и взмок. Он понял, что пока это кольцо с насечкою будет с ним, он так и останется Дикообразцевым и Вар-Равваном одновременно. За обоих в ответе сразу. И только ли за двоих? Понял он также, что если выбросит это кольцо, если избавится от него незамедлительно, то все изменится, и вместе с кольцом он отшвырнет от себя Вар-Раввана. По страшной подсказке, пришедшей невесть откуда, Александр Александрович тут же вскочил и устремился к окну.

Распахнул его, не заметив ударившей в грудь прохлады, и уже замахнулся, чтобы бросить кольцо… Но увидел внизу человека, подметавшего улицу под присмотром фестивальной охраны, и не бросил.

Не смог.

«Это мое кольцо», — тут же подумал он. С облегчением.

Оно надето ему на палец судьбою. И если он вот сейчас, от испуга, выбросит его, то выбросит часть себя. И может быть, большую часть, лучшую. Тогда он не сможет и шага ступить к Анечке Измородиной… Вспомнилось имя, вспомнился взгляд, вспомнился голос, дрожавший отчаяньем… Анечка Измородина!

Дикообразцев вернулся к кровати и сел на нее, спрятав лицо в ладони. Ну, хорошо. Пусть он — Вар-Равван. Вернее, был им когда-то. И что с того? Теперь-то другое время. Мир другой, да и он сам. И можно лишь вспоминать о том, что когда-то происходило с бродячим философом в селениях Иудеи. Что может сделать он для Вар-Раввана? Как может вмешаться в его судьбу? Да никак! Никак?

— …Вы должны понимать, дорогой Афраний, что бегства Вар-Раввана вам не простят, — с заметной насмешкою говорил голос в соседней комнате.

Голос показался Дикообразцеву страшно знакомым. И забыв о своих сомненьях, Александр Александрович вслушивался в разговор, долетавший к нему из-за двери.

— Мне ли этого не понимать? — ответил другой, и тоже знакомый голос. — Я не знаю пока, как случилось, что люди Толмая его упустили. Но я разберусь.

— Вы уверены в этом Толмае? — поинтересовался насмешливый. — Он не мог встать на сторону бунтовщика?

Ответа Дикообразцев дождался не сразу. Голос Афрания показался ему растерянным:

— Нет, мой помощник не мог встать на сторону бунтовщика. В самом Толмае я не сомневаюсь. И все-таки…

— Что? — вцепился в растерянность вопрошавший.

— Предчувствие, — было ясно, что Афраний не хочет говорить об этом. — В донесении сказано вроде бы все. И все из него понятно… Да, бывает, что арестованным удается бежать. Бывает!.. Если помните, Вар-Равван сбежал и от солдат легата. И никто их не обвинял, не заподозрил в том, что они его отпустили. Почему же не мог он обвести вокруг пальца людей Толмая? Мог, наверное. Мы ведь знаем, что он хитер, как лиса.

— Но вы говорили о каком-то предчувствии, — напомнил насмешливый.

Дикообразцев услышал за дверью, в своем кабинете, шаги. Которые показались ему вкрадчивыми. И догадался, что это Афраний встал и в раздумье ходит по комнате.

— Предчувствие у меня очень сложное, — после вздоха сказал Афраний. — Как и вся ситуация. Кто знает, как она может еще повернуться… Но в одном я уверен: мы поймаем его. Теперь уже сам я возглавлю поиск!

Тут в кабинет вторглись звонкие каблучки, и голос смешливой Ниннель Ивановны, главбуха дирекции фестиваля, обратился к беседовавшим:

— Здрасьте! А где Александр Александрович?

— Еще не проснулся, — пояснил собеседник Афрания.

— Как же так? У меня к нему столько срочных вопросов! — посетовала Ниннель Ивановна.

— Быть не может вопросов, настолько срочных, чтобы для них лишать человека единственной радости — сна, — ответил ей голос, став еще больше насмешливым.

Однако Ниннель Ивановну так просто было не остановить.

— Это вы жене своей опилки на нос сыпьте! — парировала она. — А мне нужно, чтобы Александр Александрович подписал несколько бумаг. И без этого я не уйду!

— Вот так всегда, — насмешливый голос зазвучал с сожалением. — Какая-то закорючка, не кровью даже нацарапанная, важнее для нас покоя хорошего человека. И мы еще имеем наглость при этом о совести рассуждать…

Главбухша кашлянула, собираясь с решимостью.

— И все-таки мне придется его разбудить! — заявила она.

— Валяйте! Будите! Но если вам действительно очень нужна его подпись, то будите с нежностью. Как мать будит больного ребенка для укола… Тогда он подпишет и смертный вердикт самому себе. Нежностью можно всего добиться.

Неожиданно усмехнувшись этим словам, Дикообразцев поднялся с кровати.