Первый класс

Клаксон «субару» протяжно заныл, требуя освободить дорогу. Человек не двинулся с места, только зачем-то поднял на уровень глаз вытянутую руку, словно пытаясь таким смехотворным способом отгородиться от мчащейся прямо на него двухтонной глыбы металла. Сидевшие в машине поняли, что означает этот жест, только когда на дульном срезе бельгийского револьвера сверкнула бледная вспышка выстрела. Послышался короткий щелчок и тихий звон стеклянных осколков; в ветровом стекле образовалось круглое отверстие, в которое немедленно ворвался тугой холодный сквозняк, и управлявший машиной Буфет молча ткнулся простреленной головой в ступицу руля. «Субару» отозвалась на это новым протяжным гудком, который оборвался, когда переднее колесо наскочило на бордюр и мертвого водителя отбросило на спинку сиденья. Но прежде чем это произошло, стоявший у въезда на мост человек успел выстрелить еще раз. В покатом лобовике появилась еще одна окруженная сеткой мелких трещин пробоина, и Костыль, обхватив ладонями окровавленное горло, с тупым стуком ударился головой о дверцу.

Едва не задев стрелка, который даже не подумал посторониться, «субару» перескочила низкий бордюр и протаранила бетонные перила моста, не ремонтировавшиеся со дня его постройки, то есть уже добрых сорок лет. Стебли росшего по берегам бурьяна беспорядочно закачались из стороны в сторону под градом бетонных обломков. Целая секция ограждения, с глухим шумом ухнув вниз, образовала в зарослях прямоугольную проплешину. Какое-то время машина неуверенно, будто в раздумье, покачивалась на краю моста; потом раздался длинный металлический скрежет, автомобиль клюнул носом и медленно, словно бы нехотя, свалился вниз с трехметровой высоты. На какое-то мгновение он замер вертикально, а потом в лязге и скрежете сминаемого металла лег на крышу посреди ручья, окатив берега фонтанами грязной воды с обломками ледяного припая.

Илларион подошел к краю пролома и остановился, глядя вниз, с револьвером в опущенной руке. Вода весело журчала, обтекая смятый кузов и проникая внутрь через выбитые окна, от двигателя столбом валил горячий пар. Вниз по течению, вытягиваясь в длину, уплывали радужные пятна пролитого бензина и темные потеки моторного масла.

Некоторое время под мостом не было слышно ничего, кроме плеска воды, шипения пара и постепенно затихающего шороха потревоженного бурьяна. Потом снизу послышался кашель, невнятное ругательство, и кто-то с силой ударил ногой в покореженную заднюю дверь, распахнув ее настежь.

Из машины на четвереньках выбрался Мухин. Полы его черного пальто разметались по поверхности воды, как крылья мертвой птицы, из ссадины на лбу сочилась кровь. Он с трудом выпрямился, опершись о кузов своей превратившейся в груду металлолома иномарки, и принялся озираться, словно не понимая, где находится и что с ним приключилось.

В руке у него был пистолет, и Забродов мысленно отметил это обстоятельство как весьма благоприятное: в глубине души он побаивался, что не сможет выстрелить в безоружного человека. Он терпеливо ждал, когда Мухин окончательно придет в себя, и наконец дождался: блуждающий взгляд хозяина «Бельведера» устремился вверх и сфокусировался на нем.

— Ах ты сука, — прохрипел Муха, узнав человека, когда-то навестившего их с компаньоном в московском офисе.

С неожиданной резвостью вскинув пистолет, он нажал на спуск. Пуля выбила облачко цементной пыли у самых ног Забродова.

— Моя очередь, — сказал Илларион и выстрелил.

Рухнувшее навзничь тело издало тяжелый всплеск и, раскинув руки, закачалось на поднятых падением волнах. Даже сверху было видно, что контрольный выстрел ему не требуется.

— Три из трех. Старый конь борозды не портит, — негромко констатировал Забродов и, примерившись, аккуратно спрыгнул с моста в бурьян, которым густо поросли берега ручья.

Через две минуты он выбрался из оврага, мокрый по пояс, с зачехленной цифровой видеокамерой в левой руке и с револьвером в правой. С брюк текло в три ручья, от них валил пар, и при каждом его шаге на асфальте оставалась лужица грязной воды. Во внутреннем кармане куртки зазвонил телефон.

— Очень кстати, — проворчал Забродов, сунул под мышку револьвер и вынул телефон. Звонила Рита — вот уж действительно кстати!

Илларион подвигал лицом, разминая мимические мышцы, чтобы неизбежное вранье звучало как можно естественнее, и ответил на вызов.

— Да, родная, — сказал он в трубку. — Знала бы ты, как я рад тебя слышать! Как это «где»? Я же говорил — с ребятами на рыбалке… Да, все-таки поехал. Ну, не сердись! Если тебя это утешит, признаюсь как на духу: я уже жалею, что поехал. Вот именно, поделом вору мука. Не клюет абсолютно, да еще и промок, как… как не знаю кто! Слышишь, как хлюпает?

Он неторопливо шел по дороге, возвращаясь в город. В ботинках у него действительно хлюпало и чавкало при каждом шаге, и, дабы не быть голословным, он дал Рите возможность насладиться этими звуками.