Первый кубанский («Ледяной») поход

В нашем походе, так не походившем на все, что было раньше, были женщины и в строю, и многие из них погибли. Эти героические девушки не мирились с работой в тылу и рвались в бой. Кажется, это была мысль Керенского, этого изнеженного и истерического человека, принимать в военные училища женщин и производить их в офицеры. Кроме того, был целый женский батальон. Летом 1917 года, к большой потехе зевак, они обучались строю перед Инженерным замком, и в ночь большевистского выступления они вместе с юнкерами героически защищали Зимний дворец, где засел сам Керенский и его министры, среди которых все еще есть люди, стремящиеся играть главную роль, пока в эмиграции.

Но тот же Верховный Главнокомандующий, военный министр, глава правительства, подло их предал и удрал из Зимнего дворца, а несчастные девушки были отданы и разведены по казармам к торжествующей солдатчине, вволю насмеявшейся над ними и надругавшейся.

Среди этих женщин-воительниц на походе отличалась прапорщик баронесса Боде. Смелости ее не было границ. Это была маленькая хорошенькая барышня, институтка, удравшая на фронт и потом поступившая в Московское юнкерское училище и блестяще кончившая его временные курсы. Кроме смелости, она отличалась и жестокой решимостью, несвойственной женщинам. Как дико было слушать в рассказах этой молоденькой девушки (ей было лет 20) слово «убить». Она и не только говорила.

Она погибла под Екатеринодаром, во время лихой, но все же не приведшей к желаемому результату конной атаки, в так называемых «Садах Екатеринодара». Под ней была убита лошадь, но она пешком бросилась за своими и была тяжело ранена или убита. Через полгода тело ее было найдено и с почестями похоронено в Екатеринодаре, уже во время второго победного Кубанского похода.

* * *

В той же роще находился и генерал Алексеев со своим штабом. Генерал Корнилов, по природе своей человек железной воли и решимости, не мог терпеть и намека на двоевластие, и генералу Алексееву на походе было отведено почетное место советника. В будущем ему предназначалась роль руководителя политического, так как Корнилов не считал себя в силах воевать и управлять. Между обоими штабами было известное недоброжелательство, так как Алексеев немедленно уступил власть Корнилову, видя его популярность вождя в войсках, а в штабе генерала Корнилова все как-то побаивались старика, как его называли, что слишком часто подчеркивал генерал Романовский, кстати никогда не пользовавшийся симпатиями в армии.

Эта недоброжелательность иногда остро чувствовалась и производила тяжелое впечатление. Но штабы всегда останутся штабами. Генерал Алексеев, не вмешиваясь в распоряжения Корнилова, не мог все-таки усидеть в Елизаветинской станице и ежедневно ездил в рощу при ферме, где я его застал.

Мы стояли на высоком берегу Кубани на опушке леса и следили за нашими частями, уже местами ведшими бой на самых окраинах города. Большевистская растерянная артиллерия не жалела снарядов, но стрельба была отвратительная. Снаряды или рвались высоко в воздухе, или били по воде, где испуганно шуршали после каждой шрапнели камыши.

30 марта, у той же фермы, выяснилось, что победа если и дастся нам, то со слишком большим трудом. Запасов снарядов у нас почти не оставалось, и артиллерийский офицер с отчаянием показывал мне на неполный ящик, все достояние его батареи. Стреляла наша артиллерия великолепно, о чем свидетельствуют потери большевиков. Наша пехота, утомленная беспрерывными боями, делала чудеса, но не имела резервов, а к большевикам подходили все новые и новые части.

После неуспешного действия нашей конницы большевистскому командиру Сорокину, фельдшеру с безусловно военными дарованиями, удалось подвести большие подкрепления. Кроме того, вновь набранные наши кубанские части были совершенно неустойчивые. Если судить по потерям, нельзя не увидеть, что наша армия дралась удивительно, особенно принимая во внимание крайний недостаток в снарядах. Сами большевики признали, что во время осады Екатеринодара они потеряли до 14 000 человек. Наши атакующие части потеряли около 1200–1500 человек. Но упорство Сорокина спасло тогда красный Екатеринодар, да, может быть, и нашу армию. Генерал Деникин был против последних штурмов. Наша армия была слишком ослаблена потерями и могла, даже в случае победы, быть окруженной и уничтоженной в Екатеринодаре. Но об этом я судить не берусь.

К вечеру 30-го выяснилось, что победа отдаляется от нас, однако к утру 31 марта был решен последний штурм.

30 марта во главе Корниловского ударного полка был убит его командир, доблестный полковник Неженцев. Последний был первым и обожаемым командиром полка, и смерть его произвела тяжелое впечатление. На его место Корнилов назначил полковника Кутепова, бывшего тогда помощником командира Офицерского полка. В тот же день ранен был кубанец полковник Улагай, очень популярный офицер среди казаков. О нем позвольте рассказать со слов Т. Энгельгардт.