Первый матершинник Ю-но-Куни... (СИ)

  Кроме ополченцев по местам несения своей обычной службы были отправлены все ёрики и солдаты, собранные в южных провинциях и портовых городах, а также значительная часть тех, кто пришел со мной с севера. С моей стороны это был своего рода жест для всех остальных Горячих Источников о том, что закон и порядок на территории государства интересует Тамеруйо в гораздо большей степени, чем личные разборки с даймё. А тех полутора тысяч бойцов, что оставались со мной в Юимото-Оки, мне для окончательного решения вопроса с Юмагавой хватало и за глаза.

  Народонаселение оценило подобный жест по достоинству. Если на северных территориях ситуация и раньше была достаточно спокойной, если не сказать пасторальной, то теперь тишь и благодать стали возвращаться и в остальные уголки Ю-но-Куни. Два "летучих отряда", дополнительно сформированных мной в первый же вечер после вступления в столицу, сразу направились на юг и принялись наводить порядок там, где бандиты и прочий придорожный мусор успели обнаглеть особенно сильно. Кроме того, Дзюмпей, вполне официально входивший в состав "северного" руководства, дал отбой всем своим прихлебателям и союзникам, до этого активно резвившимся в провинциях, бывших под контролем у "лоялистов". Контрабандисты и мелкая организованная преступность, типа содержателей незаконных игорных домов и ростовщических контор, тут же свернули свою "грубую" активность, отозвав с улиц мордоворотов, и тихо принялись готовиться к возобновлению своего "обыденного" бизнеса уже после окончания переворота. Всех обычных работников ножа и топора, а также слишком дерзких отморозков, так и не внявших голосу разума, довольно споро и под всеобщее рукоплескание развешали на деревенских площадях и по придорожным деревьям бойцы Торуги и Какудзу. Таким образом, уровень преступности и беззакония в юго-восточной части страны кардинально сошел на нет, и население вновь не смогло не обратить внимания на этот факт, а моя репутация как человека, лидера и правителя снова выросла в глазах у общественности, набрав уж совсем непростительную высоту. И это было, как минимум, предпоследним гвоздем в крышку гроба для Юмагавы.

  Тот факт, что Тамеруйо за каких-то три дня без особых трудностей сделал то, что даймё допускал в течение нескольких недель, при том, что ситуация с "гражданской войной" никуда не исчезла за все это время, стал одним из самых обсуждаемых не только в тех чайных и трактирах, что были расположены на территории Ю-но-Куни, но и во многих приграничных землях, и по всей протяженности Рисового Пути, и в десятках портов северного моря вплоть до побережья Страны Земли. Несмотря на то, что демократией в общественном строе этого мира особо не пахло, а Юмагава, найдись у него такие силы и средства, был в полном праве вырезать всех бунтовщиков и загнобить тех, кто оказывал им поддержку и одобрение, мнение народа любой страны было для ее правителя не последним звуком. Ситуация, когда люди роптали на ненавистного даймё, но терпели его из-за отсутствия альтернатив и "силового фактора", встречалась здесь довольно часто, не говоря уж об исторических событиях. Достаточно было вспомнить в качестве примера моего хорошего друга Казахана Дото и ситуацию в Стране Снега. Но если альтернатива появлялась и проявляла себя не только на пустых лозунгах и обещаниях, да еще и могла дать прикурить правителю и его сторонникам в вопросе боевого противостояния, то тут, как правило, все наблюдатели, как внутри страны, так и снаружи, не ломались и быстро соглашались с очевидностью ситуации.

  Самым паршивым для Юмагавы было то, что моя поддержка базировалась не только на простых людях. Крестьяне, горожане, предприниматели мелкой и средней руки, конечно, же составляли основное население любой страны, но так уж получалось, что у них в руках обычно была лишь очень малая часть самого важного богатства государства. Отношения между сословиями в этом мире еще даже близко не подошли к тому моменту, когда их легко можно было бы подвергнуть коренной ломке, и поэтому на вершине социальной лестницы продолжали сидеть землевладельцы из поместной аристократии. Так, например, взбунтовавшиеся пахари могли в порыве народного гнева разгромить дом или поместье ненавистного им "помещика", что драл слишком большие проценты за сданные в аренду участки и какие-нибудь дорожные пошлины. Они могли даже убить самого аристократа в процессе своего "волеизъявления". Однако те же самые бунтовщики никогда бы и не подумали о том, чтобы после всего устроить на бесхозных землях какой-нибудь колхоз, или даже просто оспорить право владения этими территориями у сына или племянника погибшего "эксплуататора". Для человека, выросшего в обществе с иным менталитетом, это выглядело парадоксально, но обстояло именно так.