Первый Мир

С точки зрения современных технологий морально устаревший, но исправно работающий набор нейрочипов, истинное «ядро» его личности, о существовании которого не ведал никто, кроме одного человека, под чьим руководством десять лет назад производилась коренная реконструкция пехотного андроида.

Ника не знала, что ей делать.

Вернуться к Гюнтеру?

Но чем я смогу ему помочь? Без должных знаний, без доступа к технологиям, без соответствующего оборудования?

Ей виделся лишь один выход из создавшегося положения: вернуться в Обитаемые Миры и призвать к ответу тех, кто владеет технологиями, заставить их вернуть Гюнтера к жизни.

Никой двигали чувства.

Она балансировала на зыбкой грани вероятностей, в душе умирали одни порывы, зарождались другие, но цель оставалась незыблемой.

Спасти любимого.

Ради этого она была готова убивать и прощать, жертвовать собой и требовать жертв от других...

Мне не справиться в одиночку...

Окончательно оформившаяся мысль толкала к немедленному действию.

Зона Сумерек еще не вернулась.

Над головой по-прежнему сиял ослепительный сгусток энергии, но на лишенной атмосферы планете нашлось достаточно укрытий, позволяющих передвигаться между древними кораблями без риска заработать глобальный системный сбой.

Ника вела медленный и тщательный поиск.

Исходные данные, полученные при чтении долгосрочной памяти Гюнтера, указывали, что объект ее интереса расположен неподалеку от портала древней транспортной системы.

Лишь бы его не разобрали, не эвакуировали в рамках начатых тут работ по расчистке завалов, мысленно молила Ника.

Ее сознание претерпевало быстрые, болезненные метаморфозы. Менялись чувства, возвращались фрагменты памяти о прожитом, хладнокровие, присущее машине, становилось чертой неестественной, в мыслях то и дело возникала невосполнимая пустота, ведь по большому счету у нее не было прошлого, лишь обрывки воспоминаний, запечатленные в нейросетях... но они несли лишь боль, информации о мире на поверку оказалось – минимум.

Борьба с собой, целенаправленное уничтожение всего навязанного привели к возникновению серьезных пробелов.

Некоторое время Нике казалось: еще немного, и она окончательно потеряет себя, но, пытаясь заполнить тревожную пустоту, собирая воедино фрагменты прошлого, она лишь усугубляла ситуацию, едва не уничтожив остатки собственного «я».

Что она в состоянии вспомнить?

Бесконечную череду поставленных над нею экспериментов?

Отладку программ, которые после уходили в сеть – анонимным покупателям?

Да, именно так. Ей становилось страшно, вся душа – сплошные раны, нет ни единой позитивной мысли о людях, и любой из мыслимых вариантов будущего – лишь короткая и беспощадная месть.

В какой-то момент, инстинктивно сопротивляясь ощущению безысходности, она внезапно открыла еще один пласт воспоминаний.

Ольга.

Смутный поначалу образ, когда-то близкий и понятный, но вытравленный после выполнения очередного задания, стал той соломинкой, за которую отчаянно ухватилась ее погибающая душа.

Ольга Нечаева.

Пресс-секретарь сенатора Столетова.

Имплантированная память, когда-то ставшая базой для формирования достоверного человеческого характера, исчезла, ее уничтожили, но подручные Олмера пропустили или просто проигнорировали вторую составляющую: впечатления, полученные Никой за год самостоятельной жизни, оказывается, никуда не исчезли – огромный массив воспоминаний, способный претендовать на звание «прошлого», сохранился в искусственных нейросетях.

Ника внезапно увидела все в ином свете.

Образ Ольги, потерявший связь с реальностью, задавленный стрессовыми впечатлениями более поздних периодов существования, сейчас внезапно ожил, стремительно заполняя возникшую в душе и сознании пустоту, и Ника неожиданно ощутила себя той женщиной, которую так страстно и безнадежно с первого взгляда полюбил Гюнтер.

Едва не сойдя с ума от затягивающей пустоты, она вновь обрела себя, теперь уже опираясь на ставшие отчетливыми воспоминания: образ Ольги стал четким и недвусмысленным, Ника идентифицировала себя, обретя имя, прошлое, все, что должно быть у нормального человека, и даже больше, – она вспомнила других людей, в корне отличающихся от Олмера...

Ее ненависть к врагу не угасла, но перешла в разряд контролируемых чувств.

Не все так просто...

Уже Ольга пробиралась теперь между мрачными искореженными космическими кораблями, решительная здравомыслящая женщина, для которой память Ники – кошмарный сон, злой морок, а окружающая действительность – чудовищная и непонятная, пробирающая дрожью абстракция.

Она бы погибла тут, ведь у пресс-секретаря известного сенатора нет того опыта выживания в экстремальных условиях космоса, которым обладала Ника.

И вновь начался болезненный слом сознания, пока две души, две памяти, два образа мышления не совместились, образовав жизнеспособный синтез.

Кем она стала?

Наверное, она стала собой – уже не хладнокровной машиной, не игрушкой чуждой воли, но и не той Ольгой, что вращалась в светских кругах Элио и Грюнверка.