— Вы умерли, — говорит она очень тихо и делает шаг назад. — Вы все умерли там, в интернате «Надежда». Об этом писали газеты.
Она подносит средний и указательный пальцы ко лбу, как будто собирается перекреститься, но так и не решается. Вместо этого она отступает еще на шаг. Я все-таки начинаю смеяться. Я знаю, это выглядит неприлично, я стараюсь спрятать лицо, я стараюсь не производить громких звуков, но я не могу больше сдерживаться, кто-то очень веселый, очень глупый и злой хохочет внутри меня, заставляет меня трястись и повизгивать, я пытаюсь остановить его, пытаюсь остановиться — но не могу, я похрюкиваю в ладони, я фыркаю и трясусь, потому что это смешно, невероятно смешно: эта женщина, она боится меня, она думает, что я привидение, она думает, что я умерла…
На меня начинают оглядываться. Они думают, что я плачу. Несчастная девочка, заплакала при виде газовых камер…
Она вдруг хватает меня за запястья и сильно, неожиданно сильно дергает, отнимая мои руки от лица. Она больше меня не боится. Она смотрит. В ее глазах — любопытство. Восторженное любопытство косули, внезапно понявшей, что преследовавший ее хищник серьезно ранен и сам истекает кровью.
— Ты действительно из интерната… — говорит она шепотом. — Ты осталась жива?..Ты единственная осталась жива…
Она зачем-то обнимает меня. Прижимает меня к себе. От нее пахнет мятными леденцами для освежения рта, пахнет опрятной старостью и сушеной лавандой.
— Бедная, бедная девочка… — ее голос дрожит. — Мне никто не сказал…
На нас оборачиваются. Кто-то щелкает фотовспышкой. Мы действительно неплохой кадр: старуха вся в черном и девочка в узких джинсах. Слившиеся в объятии. В слепящем серебристом сиянии. На фоне газовых камер.
Я отстраняюсь. Я не чувствую ничего, кроме легкой брезгливости.
— Я даже не знаю, кто вы, — говорю я ей шепотом.
— Нас было всего лишь пятеро, — шипит она мне прямо в ухо. — Пятеро в Первом отряде. Трое ребят и две девочки. Не так уж сложно вычислить, кто я.
— Зина Ткачева…
— Зинаида Ивановна. Все-таки я тебя вчетверо старше.
Она не врет. На этот раз она представилась честно.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
«Большой недостаток демиургической «продукции» состоит в экономии, с которой созданы органы воспроизводства, беспорядочно смешанные с органами выделения… Тот же рот, что целует, ест. Изначальная кровь Дивья была огненной, покрытой тем голубым отсветом, что распространяет пламя. Поэтому цвет тела и крови Гиперборейцев был голубым, как у Кришны и Шивы».
«Джонс: Что же, свидетель, Вы заявляете, что в Дахау не проводились опыты по замораживанию?
Зиверс: Рашер сказал мне, что он еще не может производить эти опыты и что их следует проводить в такой местности, в которой бы царила постоянная низкая температура воздуха. Эти опыты в дальнейшем не состоялись.
Джонс: Но ведь Вы сами лично видели, как проводились некоторые из этих опытов в Дахау, разве не так? Вы ведь время от времени бывали в Дахау?
Зиверс: Я опасаюсь, что здесь вкралась ошибка».
1
— …Пушечное мясо, — говорит она, глядя в экран. — Мы были просто пушечным мясом. Тогда и теперь. Генералы Беловы — они будут всегда… Их методы не изменились. Дети врагов народа или дети- сироты из детских домов — не важно, главное, чтобы ненужные дети. Которых не станут искать. По которым никто не заплачет…