Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине

- - Пускай, - твердо сказал пожилой мужик. - Пускай обсуждают, рассуждают, а землю мы не отдадим, земля наша.

- Ишь ты! - удивился Сила Семенович. - Не отдашь?

- А ты не ахай, не ахай! - набросился на него культяпистый. - Мы так порешили: создать у себя свою республику со своими законами. Народ у нас работящий, грамотные тоже есть, без посторонних нахлебников управимся.

- Ну, а насчет одежды, насчет обуви или там платочков для баб - у вас тоже своя фабрика?

- Зачем фабрика? Будем пшеницу продавать, арбузы, мясо. А на деньги все купишь.

- За границей, значит, покупать будете? - не удержался от улыбки Михаил Иванович. - В Полтаве? Или в Царицыне? А если каждый уезд или каждая губерния себя независимой республикой объявит, это через сколько же границ товар-то везти придется, сколько пошлин платить?

- Уж как-нибудь договоримся промеж собой, - надменно поджал губы крестьянин. - Когда товара много - обменять, продать можно. Бывал на ярмарках, знаю.

- А с машинами как же? - очень заинтересовался Сила Семенович. - С молотилками, сеялками, плугами? Или вы сохой пахать будете да цепом молотить?

- С цепом далеко не уйдешь, - сказал молодой. А старший оценивающе глянул на Штырева, спросил:

- Ты, вижу, мастеровой?

- Верно.

- Поедем с нами из твоего голодного города. Забирай семью и едем. Хату тебе миром построим, сало, хлеб и весь прочий харч - во - по горло! А ты у нас большую кузню открой!

- В кузне, мил человек, много не наработаешь. Лемех наварить можно, подков наготовить, а трактор, к примеру, в кузне не сделаешь, для трактора завод требуется.

- А вообще-то можешь? - уважительно спросил крестьянин.

- Что?

- Да трактор. Видел я у помещика такую машину. Как в сказке, за двадцать лошадей прет. Но машина-то не нашенская, за золото ее где-то купили...

- На паровозе ты ездил? - спросил Сила Семенович.

- Или я сюда пехом тащился?

- А ты не обижайся, может, это мне за твое недоверие обидеться надо. Думаешь, паровоз проще трактора?

- Наверно, не проще.

- А мы его уже сорок лет на Брянском и на Путиловском делаем. И было бы тебе известно - самые хорошие паровозы выпускаем. У нас их разные страны покупают. Вся Америка на наших паровозах до войны ездила. И самую длинную дорогу у нас проложили нашими же рельсами. От Питера до Владивостока, на десять тысяч верст, во как махнули! Нигде и похожего ничего нет. А ты говоришь - трактор! Наши рабочие что хочешь сделают, только делать не из чего, да и от голода брюхо сводит.

- Пошел бы у нас трактор, ох как пошел бы! - одобрительно качнул головой мужик. - А дорогу твою длинную знаю. Туда и обратно по ней проехал. Пальцы свои, видишь, в Маньчжурии посеял...

- А прибыль от того посева другие в свой карман загребли? - сочувственно спросил Михаил Иванович.

- Да уж не я с той войны богател. Карман набить всегда охотников много.

- Это верно. Вот и вы пшеницу в своей уездной республике вырастите, а кто защищать вас будет? Если все по уездам, по губерниям разбредемся, нас любой враг, хоть немец, хоть японец, голой рукой возьмет, пшеничку выгребет и спасибо не скажет.

- Договоримся с ними, - неуверенно ответил крестьянин.

- Вряд ли. А про помещика своего забыл? Он, думаешь, смирился, что землю его поделили? Не надейся на это. Соберет он армию и к вам! Даже и армия ему не потребуется. Одним казачьим полком покорит ваш уезд, сядет, как царь на трон, и все на старый лад повернет.

- Может, верно, дядя Гриш, а?

- Покумекать надо.

- Вот именно, - сказал Михаил Иванович. - Сейчас эсеры свой закон о земле обсуждать начнут так вы крепко подумайте, что к чему.

4

После того как большевики покинули зал, правые: эсеры дорвались наконец до трибуны. Быстро заняли места в президиуме. Их лидер Чернов начал свое выступление перечислением обид и оскорблений, которые претерпела от большевиков демократия. Но матросы не слушали эту речь. Гремя винтовками и громко переговариваясь, направились к выходу.

- Быстрей! - торопил Железняков. - Каждый взвод занимает свой сектор. Живей, братишки!

Примыкающие ко дворцу улицы были заполнены людьми. На перекрестке какой-то оратор размахивал зажатой в руке шапкой.

Особенно густая толпа двигалась по Литейному. Здесь много было студенческих и чиновничьих шинелей, деловито сновали какие-то типы в полувоенной одежде, с офицерской выправкой, Ветер трепал белые и зелено-розовые знамена, лозунги, призывы. И, пожалуй, каждый второй лозунг или призыв требовал: «Вся власть Учредительному собранию!»

Медленно накатывалась толпа на дворец, грозя затопить все подступы, смять караул, стереть тех, кто попытается остановить ее. Эсеровские делегаты в зале ожидали этой поддержки.

Матросов было человек сто. Они цепочкой стояли за решеткой, окружавшей дворец. Стояли молча, держа винтовки «к ноге».

На высокую тумбу вскочил Железняков:

- Внимание! Прошу освободить улицу! Из толпы раздались крики:

- Не имеете права!

- Да здравствует Чернов!

- Даешь новое правительство!

Выбежал вперед кто-то высокий, в расстегнутом полушубке, обратился к матросам: