Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине

- Бросьте, - посмеивался Калинин. - Вот домишко свой подправить давно думаю. Горницу перегорожу, да на чердаке комнатенку оборудую. Дети-то растут, тесно становится.

- Сам управишься или пособить-показать?

- Нашел кому показывать, он теперь всех, нас учить зачнет. Как топором махать, как землю пахать.

- Прежде-то ученые правили, а ты куда? Мозгов-то у тебя хватит?

- А прежде чья власть была? - спросил Калинин. - Царя, его приспешников, богатеев. Верно?

- Ясное дело.

- Эта власть защищала чьи интересы? Помещиков да буржуев. Им свои люди в руководстве требовались. А теперь власть у народных масс, потому и доверие дают трудящемуся человеку. Я ведь сам и рабочий, и крестьянин, все деревенские нужды по себе знаю, вот и буду наши общие интересы отстаивать. Не богачей, не помещиков, а интересы бедняков и среднего самостоятельного крестьянина.

- У нас тут все средние.

- А на кого я прошлым летом батрачил, на среднего? - вставил кто-то.

- Не лайтесь, мужики, дайте поговорить. Ты вот, Михайло, рабочих и крестьян поминаешь в одной упряжке, а у нас пути разные. Рабочие свою правду ищут, мы - свою.

- Где это ты две правды-то углядел? - сказал Калинин. - Правда для всех трудящихся общая. Одни рабочие без крестьянской поддержки Советскую власть не удержат, против буржуев не устоят. И крестьяне тоже сами по себе от помещиков не отобьются. А если вместе - тогда нам никакой черт не страшен!

- Оно конечно - миром всегда способнее. Только не обидели бы крестьянство. Рабочие-то в городах, к власти ближе...

- Кто обидит? Мы никакого закона не примем, чтобы крестьянину во вред шел.

- Обидчики-то, Михайло, найдутся. Чужая забота - чужая боль.

- Для кого чужая? Для Советской власти? Нет, у нашей власти две руки: одна рука - рабочие, другая рука - крестьяне. Какую ни тронь, обе одинаково дороги.

- Одинаково? А спроси тебя, какую отнять, так ты небось левую отдашь, правую пожалеешь!

- Это верно, правая больше к делу приспособлена, - согласился Михаил Иванович. И добавил с улыбкой: - А вот ноги равноценны, что та, что другая. На обе опора. Так и считай...

Беседа затянулась почти до полуночи.

Мария Васильевна, дождавшись сына в избу, засветила керосиновую лампу и задернула занавески. На столе пофыркивал большой медный самовар - гордость хозяйки. Во всей деревне не сыщешь такого.

Чаевничали не спеша, с разговором. Мария Васильевна расспрашивала о внуках. Соскучилась о них, хоть бы на лето привезли в деревню. Схлебывала с блюдца горячий чай. Выпьет, отведает селедочку из привезенных сыном гостинцев и опять нальет блюдце. Сахар вприкуску, маленькими кусочками.

- Чудно, - удивился Михаил Иванович. - Не примечал прежде, чтобы ты чай с селедкой пила.

- А это меня Катерина твоя научила, - улыбнулась мать. - Еще до войны, когда мы без тебя здесь хозяйничали. Женщина она молодая, повеселиться охота, особенно в праздник. Купит мне баранок да селедочку, самовар согреет - и пошла гулять с бабами. А я с внучатами чаек попиваю, сказки рассказываю, и довольны мы обе.

- Понятно, почему меня нынче бабы вопросами засыпали: как, мол, Катерина Ивановна, почему не препожаловала?

- Привыкли к ней. Веселая она, работящая. И лен брать, и цепом молотить - всему научилась.

- Нужда всякого научит.

- Да не всякий сможет. Катерина-то городская, а не хуже наших баб управлялась. В этой самой... ну, откуда она родом-то?

- В Эстонии.

- В этой самой Эстонии, она сказывала, бабы никогда не пашут, для них такая работа зазорная. Аостались мы тут без тебя, когда в ссылке был, Катерина и пахать приноровилась. Не с огрехами, не вкривь-вкось: разделает полосу, словно подушку пуховую.

Мария Васильевна долила в чайник кипятку, посмотрела на сына и засмеялась:

- Помнишь, как газеты-то в самоваре этом от жандармов прятал?..