Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине

- «Съезд постановляет: вся власть на местах переходит к Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов...» Ровно в пять утра это ленинское обращение было поставлено на голосование. Близилось мгновение, ради которого многие годы вела борьбу партия, ради которого страдали в тюрьмах и ссылках большевики. Михаил Иванович по настроению зала чувствовал, что делегаты одобрят воззвание, и все-таки волнение заставило его встать, вглядеться в лица. Они были разные: и радостные, и суровые, и торжественные. Не было лишь равнодушных. Взметнулся лес рук...

Председатель спросил, кто против.

- Двое, - вытянул шею солдат. - Вон там, которые в углу...

Калинин улыбнулся и подумал: вот и свершилось главное: в России провозглашена Советская власть, хозяином страны стал народ. Раньше Михаилу Ивановичу представлялось, что это событие будет более праздничным, более ярким. Чтобы музыка, веселье, солнце. Но праздники, вероятно, потом. Сперва - дело.

Вместе с чувством глубокого удовлетворения в нем росло беспокойство за будущее. Власть взята - что теперь? В стране разруха, в стране мало хлеба, от моря до моря тянется фронт. Армия распадается, немцы в любой момент могут двинуть на Петроград свои войска.

А враги большевиков разве успокоятся? Их много, начиная от идейных противников до обыкновенных спекулянтов. Пользуясь неразберихой, сменой власти, спекулянты сегодня же взвинтят цены, рабочие не смогут купить самого необходимого. Начинаются холода, а в Лесновском районе, как и во всей столице, мало дров. В городской думе льются бесконечные речи, а позаботиться о самом необходимом Шрейдеру и его компании недосуг.

Кстати, чем заняты сейчас думцы? Какую еще пакость вынашивают? Надо узнать.

Связался по телефону с приемной Шрейдера, назвал себя. Дежурный из фракции эсеров неохотно объяснил: городская дума продолжает заседать, образован «Комитет спасения родины и революции».

- От кого комитет собирается спасать родину и революцию? - поинтересовался Калинин.

Трубка долго безмолвствовала. Потом дежурный произнес ледяным тоном:

- Я не намерен вступать в дискуссию с теми, кто не убеждает, а узурпирует. Как гласного думы могу информировать вас о текущем моменте, и только.

«Дума не пойдет с нами, - Михаил Иванович положил трубку. - В ней две трети эсеров и меньшевиков. Предстоит борьба, но теперь уже с совершенно иных позиций. Раньше мы боролись против власти, а теперь надо устанавливать, укреплять новую власть. Огромная разница!»

Наверно, о том, с чего и как начать новый этап в жизни партии, в жизни страны, размышлял теперь и Владимир Ильич, недавно уехавший из Смольного на квартиру к Бонч-Бруевичу.

Михаил Иванович явственно представил Ленина - стремительного, сосредоточенного, энергичного - и на душе сразу стало спокойнее. Сколько раз партии было трудно, сколько раз складывалось положение, казавшееся многим товарищам безнадежным, но Владимир Ильич всегда находил верный путь.

Мысль о Ленине взбодрила его. Он быстро спустился по лестнице. Выло уже светло. Холод совсем прогнал усталость.

Перед Смольным несколько тракторов, натужно ревя моторами и громко чихая, тянули очень большие пушки. Солдаты-артиллеристы в папахах и длинных шинелях стояли возле крыльца, ожидая, когда орудия поставят на отведенные им места.

Подобных пушек Михаил Иванович раньше не видел. Но особенно тракторы привлекли его внимание. Какая мощь! Пустить бы такую машину с плугом по верхнетроицким полям, сколько людей, сколько лошадей освободилось бы от трудной работы! Впрочем, по крестьянским полям трактор не пойдет, там межа на меже, повернуться негде. Для трактора требуется поле просторное.

- Калиныч?! - услышал он знакомый голос. Повернулся. К нему устремился пожилой человек в черной шляпе, в пальто, с красным бантом на груди. - Доброго тебе утра, Калиныч!

- Сила Семенович, ты?

- Как видишь!

Они обнялись, и Михаил Иванович почувствовал: словно обручем сковало его плечи. Значит, по-прежнему крепок старый путиловец!

- Ты уж не в пушкарях ли, Сила Семенович?

- На съезде Советов тут. Завод послал. А у пушек сын мой, в тяжелом дивизионе трактор водит. Ты его помнить должен.

- Как же, помню. Шустрый мальчонка был, все в сарае на твоем верстачке мастерить пробовал. Ты его токарем собирался определить.

- Токарем и работал. А на службу забрали - дальше пошел. Броневик научился водить, трактор, - в голосе Силы Семеновича звучала гордость.

- Соблюдает, значит, семейное правило?

- Да уж, сам знаешь, у нас испокон веков все по железу...

Это Михаилу Ивановичу было известно. Еще в тысяча восемьсот девяносто шестом году, едва пришел на Путиловский завод, встретился он с Силой Семеновичем Штыревым. Приметный был человек. Вроде бы и невысок, и грудь не очень широкая, а мускулатуру имел стальную. Руку пожмет - вскрикнешь. Одевался всегда хорошо, аккуратно. Держался независимо, знал себе цену.