На опушке леса, в осиннике, стал попадаться вишняк, боярка, яркий крупный шиповник. Павел Иванович быстро освоился в лесу. Через заросли, оплетенные хмелем и паутиной, он добирался до спелых тяжелых вишен, рвал их в ладошку, прижатую к груди, и нес Вале. Валя уходила далеко. Он догонял ее и шел следом. Дальше рос кедрач и кое-где веселенькие березки. Потом выбрались на дорогу с засохшей тележной колеей, прошли немного и, решив пообедать, свернули в тень высоченной сосны. Под ней было столько опавших иголок, что нога ступала бесшумно и сидеть было мягко.
Павел Иванович раскинул плащ.
— Садитесь! — Развернул свертки с продуктами, раскупорил бутылку «Токая», нарезал хлеба, колбасы и обтер яблоки.
Валя села на плащ, потом перекинула косу за спину и легла.
— Господи, хорошо-то как!
— Давайте за «хорошо»! И за этот лес! — он протянул ей стакан и яблоко.
— И еще я выпью за вас, Павел Иванович, — сказала она, приподнимаясь.
— Можно и за меня, — согласился он.
У него то замирало, то билось сердце. Было жарко, и дрожали руки, и хотелось лечь рядом с ней, придвинуться… И не мог. Не смел. Просто ему было стыдно.
Она лежала на спине, думала о чем-то или вовсе не думала, но смотрела вверх на чуть качающиеся верхушки встретившихся в одной точке сосен. Неожиданно насторожилась. Встала. Прислушалась.
— Летят журавли! Слышите, журавли летят!
Павел Иванович услышал знакомые гортанные звуки, рванулся на дорогу, где просвет был больше. Крик ближе, ближе, и вот уже летят низко над лесом.
Они оба, запрокинув головы, смотрят в небо и долго не могут прийти в себя после охватившего душу тревожного чувства.
А крик дальше, дальше…
К вечеру они вышли из леса на взгорок. И Павел Иванович увидел в междуозерье деревню, а по дороге к ней стадо коров. Над озерами метались и кричали чайки.
Валя подвела его к шелковистым от ветра и времени узорчатым воротам с тяжелым железным кольцом на калитке. Дом пятистенный из могучих бревен, почерневший и обросший у завалин коротким зеленым мошком. Во дворе под одной крышей хлев для скота и амбар. А вокруг него сушатся на шпагате караси. У крыльца мотоцикл с коляской. В коляске мокрые сети.
Из амбара вышла полная широкая женщина, вначале мельком взглянула, потом бросила пустое ведро, всплеснула руками:
— Батюшки, никак Валюшка приехала?! — кинулась к дочери. — Кровушка ты моя!
Из дома выскочила румянощекая девушка, тоже с косой, похожая на Валю, рослая, загорелая, кинулась к ней, закружила на месте.
Павел Иванович смущенно стоял в стороне.
Женщина цепко оглядела его с ног до головы, дернула Валю за платье:
— Не зять?
— Это Павел Иванович. Вместе отдыхали. Вот… Со мной пешком шел. Знакомься.
Женщина пригладила волосы, чуть седые, на прямой расчес, спрятала руки под передник на животе, поклонилась степенно:
— Анна Егоровна.
— Павел Иванович.
— Молодцы, что приехали. Сейчас мы вам баню сготовим с дороги-то. Евгения, живо! Витюшка, Витюшка, Валя приехала!
— Ура-а! Куропатка приехала! — послышался из дома бас, и выбежал парень в одних спортивных штанах, высокий, смуглолицый, темноглазый и светловолосый. — Ну, куропаточка, дай я тебя обниму. — Схватил Валю, потискал, приподнял и бережно опустил.
— Витька, Витька, сдурел! — хохотала Валя и крепко обнимала брата за шею. — Медведь! — оттолкнула его, оглядела. — Ух, как ты вымахал за два-то года!
Витька повернулся к Павлу Ивановичу.
— Простите, я — Виктор, здравствуйте!
— Здравствуйте, Виктор! — сказал Павел Иванович, радуясь встрече и этим людям, видимо, жившим очень дружно и весело.
— А это мои однокурсники, друзья: Леонид Ступин и Яша Фальков, — сказал Виктор, кивнув на крыльцо. Там стояли два парня, тоже в спортивном, тоже рослые, один с модной черной бородкой, другой с русым ершиком, в очках. Оба с любопытством посмотрели на Валю, отвели взгляд, кивнули Павлу Ивановичу и снова, как по команде, уставились на гостью.
Виктор распахнул ворота, выбросил на обвязку амбара сети из коляски.
— Я за батей, на ферму. — Включил зажигание, схватил мотоцикл, как быка за рога, вытащил за ворота, сел и лихо рванул с места.
— Ах ты батюшки, Витюшка-то уехал! Яша, голубчик, заруби хромую утку, — попросила Анна Егоровна.
— Может, вон Ленька?
Ленька уничтожающе глянул на Яшу, степенно, как и подобает бородачам, спустился с крыльца, взял топор и пошел в угол двора.
— Павел Иванович, пойдемте в огород, там, наверное, дыни есть, — заговорщицки прошептала Валя и, взяв его за руку, повела за собой.
— Жень, тебе дров наколоть помельче? — спрашивал кто-то за плетнем.
— Нет.
— Да ты не злись, Жень?
— Я не злюсь. С чего ты взял?
— Слышь, Жень, а что этот профессор вам тоже родня?
— Прям уж и профессор! С чего ты взял?
— Глаза умные.
— У собак тоже умные…
— Ну вот, темнота. Я тебе уже сколько раз говорил: брось ты свой курятник. Езжай учись.
— Не. Не поеду. Скучно в городе. Все куда-то торопятся, толкаются. Духота. Грохот. Не. Не поеду. Выйду замуж за какого-нибудь пастуха-пьяницу и буду курей разводить. А что, скоро курятник раз в десять больше построят!.
— Слышь, Жень…