Первый шпион Америки

Конечно, Ксенофон Дмитриевич понимал, что для охранника главное заполучить крестик, но слова Кена о том, что животворная сила передается лишь в случае добровольной передачи, прочно укоренилась в его сознании. Он загорелся идеей спасти грека и самому при этом остаться вне подозрении. Ну, выгонят его из ВЧК, он в Бутырку охранником устроится, там тоже их не хватает. А Каламатиано надеялся на то, что коли Рейли не взяли, значит, существуют в целости и его явки. Сидней поможет деньгами и переправит Кена через Финляндию в Европу. Но самое главное, Ксенофон Дмитриевич утрет нос этому бандиту Петерсу, дав ему понять, что сопливому неучу тягаться с профессионалами не след. Он дал задание охраннику проверить ходы из лазарета, намереваясь попроситься туда, но Серафим сообщил, что от смертников никаких медицинских просьб не принимают. Какие бы способы побега ни придумывались, а самым надежным, несмотря на весь риск, оставался один: воспользоваться одеждой Серафима, его пропуском и попытаться нахально выйти через парадный подъезд. Самое лучшее время — обед, когда Серафим ходил за кипятком и хлебом. Тогда на охранников особого внимания не обращают. Столовая, где брали хлеб и кипяток, находилась в основном здании. Можно было бы зайти и за хлебом, но лучше не рисковать. И без того надо придумать, как пройти мимо часового. На крайний случай придется спасаться бегством, и вот здесь потребуется главное радение Серафима: найти крепкий возок, хорошего коня с добрым возницей, да уплатить ему вперед, да чтоб ждал в условленное время на Лубянской площади, а ездок в одежде Серафима появится. И тогда все получится.

Кен начал уже проговаривать с охранником детали побега, заставлял его запоминать и пересказывать, как показывают пропуск часовому, каким движением здороваются ли, отдают ли честь и что при этом говорят. Каждая деталь была тут важна, чтобы часовой ничего не заподозрил. К примеру, Кен идет быстро, опустив голову, на ходу кивает, махнув пропуском. Остановит часовой его или не остановит, чтобы рассмотреть его повнимательнее? Все это должен сначала проделать Серафим, понаблюдать, а потом подробно пересказать ему.

Серафим все исполнил в точности, как велел Каламатиано: часовой остановил его и подробно изучил пропуск, взглянул на него и пропустит. Значит, надо сделать так, чтобы часовой не вспомнил, где видел это лицо. К примеру, подходит Кен к часовому и суровым диктующим голосом говорит ему: «Будут спрашивать Куркина из отдела саботажа, так я буду через час», и часовой уже. преисполнен важностью поручения. Серафим видел именно этого Куркина, сказавшего эту фразу и небрежно махнувшего пропуском, но часовой его не остановил. Это чрезвычайно заинтересовало Ксенофона Дмитриевича. Вряд ли часовой лично знал этого Куркина или какого-нибудь Прозоровского. Просто ему приятно, что помимо этой тупой механической работы проверять пропуска на него возлагают и серьезное, ответственное задание, после которого часового могут заметить, выделить, взять в отдел. И страж, слушая это поручение, не будет всматриваться в пропуск. Ему важнее запомнить лицо начальника-чекиста, отдающего приказ, чтобы, увидев его второй раз, сказать: «Товарищ Прозоровский, вас спрашивали, я их отослал на второй этаж к вашему кабинету. Они, верно, там дожидаются». Это элементарная психология.

Кен подробно выпытал все о внешности и манерах каждого часового. Они дежурили по суткам. И важно найти своего. Один слишком ретив, другой охоч до формальностей, третий слишком зловреден.

— Там есть один такой с мясистой рожей, в угрях вся, так прямо измывается над людями! — рассказывал Серафим. — Минуты по две иного мужика рассматривает, чтобы где какой дехвект обнаружить и носом ткнуть. Вот уж зловредная личность, прямо спасу нет!

А этот, веснушчатый, с «рязанской рожей», как аттестовал его Серафим, принявший к исполнению приказ Куркина, подходил более всего, потому как «щеками весь робок делается», пояснил уроженец Вычегодска. На нем и остановились. Выяснили график его дежурств, наметили дни побега. Оставалось найти возок или кибитку с возницей. Последнюю предпочтительно: меньше разных глаз за тобой по дороге наблюдает.

— А на крестик ишо можно посмотреть? — попросил Серафим.

Ксенофон Дмитриевич вытащил его, и охранник смотрел, любовался, разглядывал, тяжело вздыхая в конце этого долгого созерцания. На крест рельефно была нанесена фигура распятого Христа, и охранник точно в толпе зевак присутствовал на Голгофе, наблюдая за страданиями мученика.

— Ну все! — Ксенофон спрятал его за пазуху.

— Ведь как крестик-то сделан, прям лик видать! — удивлялся охранник. — Вот уж действительно, видать, животворящий.

Будь крестик медным или оловянным, Серафим поверил бы и в него, столь ярко Ксенофон Дмитриевич сумел описать его «заговоренность».

— Но я-то жив, жив, — постоянно повторял Каламатиано, — а Петя Лесневский хоть и в пальто был, да умер.

— Только жилетку вы зря ему свою отдали, — сетовал охранник. — Костюм свой все равно здесь оставите, а жилетку Никодим, тамошний охранник, забрал, я видел.