После моего рождения они могли неделями не разговаривать. Чужие, злые и недовольные. Родители условились, что проживут так до того периода, пока я не окончу школу. Мороз по коже, когда вспоминаю. Не было ни взаимопонимания, ни тепла. Зато полная, блядь, семья.
— Пожалуйста, давай попробуем, — проговаривает Алина, цепляясь за мой свитер. — Не ради нас, а ради ребёнка. Неужели так сложно?
— Мы не раз об этом говорили. Справимся и живя по-отдельности, вот увидишь. Я разве в чём-то тебе отказываю? Не приезжаю? Не помогаю?
Качает головой, поджимает губы.
— Не понимаю… Просто не понимаю. Почему, Андрюш? Я ради тебя переехала в город, чтобы быть ближе. Ты же обожал эту квартиру! А о
Я вздрагиваю, когда упоминает Жеку.
— Аль, Аля. Тш-ш, тихо. Я, кажется, не просил тебя комментировать ситуацию.
— В конце концов,
— Услышь меня, пожалуйста, — твёрдо проговариваю. — Мы не сойдёмся с тобой ни при каких обстоятельствах. Даже если я буду один и не в отношениях, то всё останется ровно на прежних условиях. Я рядом, на подхвате. Когда родится ребёнок, можешь во всём на меня полагаться.
Алина разжимает пальцы, отрешенно отшатывается и обнимает себя руками за плечи.
— Лучше позаботься о том, чтобы спокойно доходить до срока, — прошу её. — Это сейчас первостепенная задача.
Отрываюсь от столешницы, забираю телефон и ключи от автомобиля. Похоже, нам всем нужно набраться море терпения.
— Я уезжаю, Аль, — произношу напоследок, стоя в прихожей. — Если что-нибудь нужно — звони.
Глава 59
— Как себя чувствуете, Андрей Романович? — спрашивает Реутов, заглядывая в палату.
— После наркоза качает, но в целом неплохо.
По крайней мере, лучше, чем в первый раз, когда помимо руки были сломаны и рёбра. Тогда каждый вдох отдавался режущей болью за грудной клеткой.
Пытаюсь подняться с кровати, но док останавливает меня одним предупредительным взглядом. Мол, даже не думай. Рано.
— Будет ещё лучше — уверяю. Я вам такую ювелирную работу сделал, что никак не могу нарадоваться. Даже видео заснял в процессе. Хотите покажу?
Не успеваю я отказаться, как Григорий Алексеевич находит в галерее телефона видеозапись и тычет мне тот прямо в лицо. Если до этого момента я не испытывал чувства тошноты, то после увиденного мяса и кровищи — начинаю.
— Понял-понял, хватит, — останавливаю Реутова.
Закрыв глаза, облизываю пересохшие губы. Настрой, несмотря ни на что — боевой. Это точно последний рывок. Если после профессорской операции не станет лучше — клянусь, я заброшу любые попытки вернуться в автоспорт. Уйду в бизнес, политику, тренерство. Во что угодно. Вообще-то я не особо верю в судьбу, но вдруг и правда не стоит?
— Андрей Романович, а у вас есть спортивное прозвище? — интересуется Григорий Алексеевич.
— Ну, есть.
— Пообещайте, что после выписки смените его на Железного Эндрю, — док заливисто смеется с собственной шутки. — Мне кажется, вам пойдёт.
Слабо улыбаюсь, пытаясь пошевелить онемевшей рукой. Отвечаю:
— Хорошо, я подумаю.
Вскоре Реутов переходит к более серьёзным темам и рассказывает о том, что операция длилась почти три часа. Она прошла без особых сложностей и непредвиденных ситуаций. Я внимательно слушаю, что сделали с моей травмированной костью и как установили штифт. В голосе дока при этом столько энтузиазма и восхищения, что я действительно начинаю верить — работа качественная. По ней даже будут учиться студенты медвуза.
Оставшись в палате один, пытаюсь подняться с кровати. В горле пересохло, по вискам катится пот. После первой операции меня с головой накрыла тупая безысходность, но сейчас чувства иные. Наверное, потому что планово, и я вроде как уже был готов.
Пошатывающейся походкой добираюсь до уборной, примыкающей к палате. Зажигаю свет.
Я нахожусь в обычной государственной больнице, где всегда оперирует Реутов.
Здесь более чем скромно, но чисто. Захудалый ремонт, с потрескавшейся краской на стенах и ржавой сантехникой. Но мне норм.
Первым, с кем я поделился будущими прогнозами, был мой новый менеджер Олег. Он подумал и прикинул риски, после чего сказал, что браться за мою раскрутку с такими данными не станет принципиально. После лечения — всегда пожалуйста.
Я выждал неделю-другую. Затем позвонил Григорию Алексеевичу и выбрал точный день в его забитом графике. Пятница, тринадцатое. Чем не подходящая дата?
Упершись в раковину, смотрю в мутное зеркало на собственное отражение. Правая рука в фиксирующем бандаже. Глаза покрыты капиллярной сеткой, на щеках пробилась заметная щетина.
Открыв кран, я наклоняюсь и опускаю голову под ледяную воду. Свободной ладонью смачиваю шею.
Становится легче.
Я выпрямляюсь, чувствуя, как капли воды тонкими змейками стекают под футболку и холодят кожу. В этот же момент в память резко врезаются флешбэки из прошлого.