Первый, случайный, единственный

Он совсем не хотел обидеть этого неожиданного человека – просто вдруг понял, что не может вспомнить свое имя…

– Как Одиссей, – засмеялся Саша. – Да ты не бойся, я же не Полифем!

– Я не боюсь.

Его невозможно было бояться. Он смотрел прямо и спокойно, глаза у него были совсем светлые, близко поставленные, и все лицо было отмечено каким-то ясным, доброжелательным вниманием.

– Ты можешь на бок повернуться? – спросил Саша. – А то в ногу неудобно колоть, а я и совсем не умею, наставил тебе синяков… Повернись, а?

Георгий перевернулся на бок – с трудом, но вместе с тем с каким-то непонятным облегчением.

– Очень больно получается? – спросил Саша. Укол он сделал совсем не больно, а может, Георгий просто разучился реагировать на такие мелочи. – Я вообще боялся – читал, что можно случайно пузырек воздуха ввести, и все, смерть.

– Это если в вену, – сказал Георгий, снова ложась на спину. – И совсем не больно, спасибо тебе.

– Не за что. – Саша улыбнулся. – Хорошо, что ты не умер.

– Ты думаешь, хорошо?

Георгий тоже невольно улыбнулся, глядя в эти светлые глаза.

– Конечно, – убежденно ответил Саша. – По-моему, жизнь все-таки должна быть длиннее, чем горе.

Глава 6

К тому времени, когда Георгий проснулся, Полина уже успела сбегать в магазин за лимоном и к родителям – за съедобной едой. Сама она питалась у них, поэтому в холодильнике гарсоньерки, кроме Георгиевой колбасы, вообще ничего не нашлось, а колбаса явно была неподходящей пищей для больного.

Она ждала, когда он проснется, и прислушивалась к шорохам в комнате, и даже дверь не закрывала, но все-таки пропустила этот момент и чуть не вскрикнула, когда он появился на пороге кухни – такой огромный, что закрыл собою весь дверной проем.

– Напугал тебя, да? – спросил Георгий. Он стоял, прислонившись к притолоке, и видно было, что у него кружится голова: взгляд был какой-то ошеломленный. – Это ты меня перевязала?

– От меня как раз дождешься! – хмыкнула Полина. – Это я Юрку вызвала, брата. Я и перевязывать не умею и тем более крови боюсь.

– Полин, ты прости меня… – Взгляд у Георгия был не только ошеломленный, но и расстроенный, и она вдруг поняла, что впервые в глазах у него светится хоть какое-то чувство. Кстати, ей наконец удалось разглядеть, какого они цвета: светло-карего. – Это, понимаешь, как-то очень уж быстро случилось. Просыпаюсь, чувствую, плечо горит, голова плывет, хотел встать – и все, отключился. Сейчас смотрю: лежу перевязанный, постель в пятнах, покрывало, я в ванную заглядывал, тоже все в крови… Прости, а?

– Далось тебе это покрывало! – рассердилась Полина. – Ты для того встал, чтобы насчет покрывала поубиваться?

– Чтобы перед тобой извиниться.

– Тогда ложись обратно, – скомандовала Полина. – Извиняться и лежа можно.

Ей было смешно, что он, такой огромный, так безропотно слушается ее, такую вовсе не огромную – ей казалось, что даже если она подпрыгнет, то не достанет рукой до его макушки. А может, просто ей было весело оттого, что он наконец пришел в себя, хотя его еще водит от стенки к стенке, когда он идет из кухни в комнату.

– Юрка велел тебе чай с лимоном дать, – сказала Полина, садясь на ореховое креслице, которое она подтащила к кровати. – Но, может, ты сначала поешь?

– Как скажешь. – Он все-таки смотрел смущенно: наверное, продолжал расстраиваться из-за покрывала и из-за всего произошедшего беспокойства. – Только я вообще-то не очень хочу…

– Но хотя бы бульон надо выпить. Через «не хочу», – с важным видом заявила она; Георгий еле заметно улыбнулся. – Это мама сказала, а она в таких делах разбирается. Ты не думай, бульон не из кубика, мама же не я, кубики не признает.

– Полин, это ты не думай… Ну, насчет всего этого, – сказал Георгий. – Ты, наверное, решила, что я бандит, да? Это не потому… Можно, я тебе потом объясню, а? – попросил он. – Просто мне сейчас совсем не хочется об этом говорить.

По его лицу мелькнула тень, глаза сразу словно дымом заволокло, и они стали не карие, а дымно-серые.

– Не хочется – не говори, – легко согласилась Полина. – Хлебай бульон, я пока чай заварю.

Пока он пил бульон, полулежа на высокой бабушкиной подушке, Полина заварила чай, поставила на рукодельный столик вазочку с яблочным вареньем и придвинула столик к кровати.

– Вид у тебя благостный, – сказала она, глядя, как Георгий допивает бульон из огромной ярко-красной чашки-бульонницы. – Значит, жить будешь. Ты чего смеешься?

– Потому что ты смешная.

– Это я в лечебных целях, – объяснила Полина. – А так-то я очень даже элегическая. Знаешь, с томной грустиночкой в очах, как все мужчины обожают. Теперь чай, – распорядилась она, забирая у него бульонницу. – У тебя как, язвы желудка нету? Тогда я тебе весь лимон выдавлю, а то Юрка сказал, что у тебя организм ослабленный.

– Да я сам могу выдавить, Полин, – сказал Георгий. – Ничего я не ослабленный. Смотри, рот открываю, жую, глотаю. Вкусное какое варенье, – заметил он. – Прозрачное…

– Это тоже мама варит, я такого ничего не умею, – сообщила Полина. – Называется «яблочный рай».

– Ух ты! – восхитился Георгий.