Первый, случайный, единственный

Зато у Георгия это получалось довольно ловко. К тому же он как-то так придерживал осколки ладонью, что они не разлетались во все стороны. Или просто ладонь у него была большая?

Смотреть на то, как он все это делает, было очень приятно. Полина подумала, что он, наверное, вообще все делает так, что на это приятно смотреть. В каждом его движении чувствовалось какое-то особенное, не приобретенное, а изнутри идущее умение. Да и откуда бы он мог приобрести умение отбивать камешки?

– Устал? – спросила она после того, как Георгий наколотил ей две горки мраморных и гранитных осколков. – Правда, трудно? – с гордостью добавила она.

– Да мне-то не очень. – Улыбка едва заметно мелькнула в уголках его губ; глаза стали совсем светлые. – Так что давай уж лучше я их буду откалывать, хоть какая-то от меня выйдет польза. А ты мне пока рассказывай, что это за мозаика будет. Заговаривай зубы!

– А тебе правда интересно? – недоверчиво спросила она.

– Конечно. А что, я таким уж дубом кажусь, что мне это не может быть интересно? – пожал плечами он.

– Да не то чтобы дубом… – протянула Полина. – Просто ты первый человек, которому это интересно. Все только пальцем по лбу стучат, особенно когда про Якутию слышат.

– Про Якутию? – удивился Георгий.

– Ну да. Я тебе сейчас покажу! – Полина нырнула под стол и достала оттуда два небольших плоских панно, которые уже успела сделать. – Вот смотри, это они и есть, всякие якутские истории. Но только это самое начало – хаос то есть, битва стихий. А потом будут битвы богатырей. Ну что, совсем не похоже? – спросила она, глядя, как Георгий рассматривает панно.

Это были те самые фрагменты якутского эпоса, в которых средний серо-пятнистый мир вихрился, а бедственный преисподний – расплескивался, как лохань.

– А на что должно быть похоже? Ни на что не похоже, и очень хорошо. Вот это гранит, да? – Он коснулся пальцем серо-пестрых пятнышек, идущих по центру панно.

– Ага. А это смальта. – Полина показала на багрово-синие кусочки, с помощью которых пыталась изобразить бурю, сопутствовавшую сотворению преисподней. – Только, по-моему, ничего хорошего…

– Почему?

Он смотрел внимательно – то на нее, то на мозаику, – и говорить с ним было так же хорошо, как чувствовать его дыхание у себя на макушке. Полине ужасно хотелось, чтобы он опять взял ее за руку и поцеловал в ладонь. Но он был сейчас совсем не такой, как ночью… Ладно, ей с ним и так было хорошо.

– Потому что там должно быть движение, да еще такое, знаешь, мощное движение, просто вихрь и буря, – вздохнув, объяснила она. – А вот это у меня и не получается. Я разные цвета пробую, камни со смальтой чередую, но все равно выходит неподвижность. Например, видишь, что здесь написано. – Она взяла с подоконника книгу и открыла на странице, заложенной красным карандашом. – Вот здесь, слушай: «С хрустом, свистом взлетает красный песок над материковой грядой; жароцветами прорастает весной желтоглинистая земля с прослойкою золотой…» А потом там еще про восьмислойные огненно-белые небеса… У меня аж дыхание перехватывает! – Полина захлопнула книгу. – И как все это сделать? Вроде и цвета хорошо выписаны, бери да повторяй, но очень статично получается. Говорю же, движения никакого.

– Можно не только цветом попробовать, – сказал Георгий. – Цвет само собой, но движение, по-моему, здесь иначе должно передаваться. Линиями и, главное, светом. Я, когда первый раз камеру в руки взял, тоже движение, динамику передать никак не мог, – улыбнулся он. – Так что это для всех проблема, не переживай. Попробуй смальту не плоско класть, а под разными углами, тогда свет заиграет.

– Ну, и скажешь, я не дура? – ахнула Полина. – Так просто… Или, может, это не я дура, а ты гений? – поинтересовалась она.

– Вряд ли, – засмеялся Георгий. – Просто у меня все, что со светом связано, в голове все время сидит, как гвоздь, так что гениальности тут никакой не надо. А что там будет про богатырей? – спросил он.

– Вот этого я пока не знаю, – ответила Полина. – Они там, по-моему, какие-то гадостные, эти богатыри. Особенно богатырши. Все время богатырей подначивают с ними подраться, вроде как проверяют, подходят им эти мужики в качестве производителей или не подходят. В общем, они мне не очень нравятся, так что я пока даже и не представляю, как их изобразить. Ну-ка, – вдруг вспомнила она, – может, ты в качестве типажа подойдешь?

– В смысле гадостности? – снова засмеялся Георгий.

– В смысле выразительности. Я тут одно описание нашла, довольно яркое. – Полина снова открыла книгу в том месте, которое было заложено уже не красным, а зеленым карандашом, и прочитала: – «Огромен он, как утес, грозен лик у него, чутко вздрагивают нервы его под кожею золотой. Нос его продолговат, нрав у него крутой». Повернись-ка в профиль, я нос рассмотрю! – скомандовала она.

Георгий послушно повернулся. Профиль у него был – как на римской монете, которую Полина в пятом классе выменяла у соседа Витьки на бабушкину иностранную зажигалку.

– Так-так… – еле сдерживая смех, с задумчивым видом протянула она. – У тебя нрав крутой?