Первый Тест На Божественность

– Первый раз вижу. Но бьюсь об заклад, что парень служил и только что вернулся из командировки.

– Ну и что?

– А ты вспомни новости и прикинь, кто и откуда у нас недавно вернулся, – всё так же спокойно разъяснял полицейский.

– Ааааа… – лицо водителя застыло. В новостях показывали только отрывки. Показывать всё не решились. И не только из-за детей. – Мля…

– Вот именно…

Они не сговариваясь обернулись и посмотрели на закованного в наручники зачинщика, сидящего рядом со служебным автомобилем. Парень как парень. Ничего особенного. Только взгляд застывший, как у наркомана, и мешки под глазами, словно не спал неделю.

– Хрен с ними, со страховщиками, – хрипло прошептал водитель. – Скажу: ветка с дерева упала, лады?

– Угу.

– Ну, вот… – водитель помялся и, отведя взгляд от задержанного, повторил. – Мля…

– Угу, – грустно согласился лейтенант. А что тут ещё было добавить?

Через полчаса, когда представителю страховой компании были даны исчерпывающе-нелепое объяснения водителя и недвусмысленное напутствие старлея, последний сел в служебный автомобиль, на заднем сидении которого уже обосновался зачинщик. Лейтенант направил машину к своему участку и первым нарушил затянувшееся молчание:

– У меня брат афганец,.. – три слова не могли сделать милиционера «своим» для молодого ветерана с выгоревшими глазами, но могли сузить пропасть, которая между ними пролегала. Вроде как «я не могу знать, каково это – бороться с такими демонами, но я помогал с ними драться другому». Иногда это не так уж мало. – Спать-то получается?

Несколько секунд парень не реагировал, но потом его взгляд всё же сконцентрировался на отражении в зеркале заднего вида.

– Сны – это не самое страшное. Сны – это всего лишь плод воображения. Люди спят в безопасности. Сложнее со звуками и с запахами. Знаете, как бродячая собака реагирует на склонившегося человека? Она убегает, потому что думает, что тот поднимает камень, чтобы в неё бросить. Так и я… слышу грохот упавшей кастрюли – и ожидаю удара взрывной волны… слышу запах горелого – и жду криков бьющегося в агонии заживо сгорающего человека… Я не могу это отключить, понимаете? Не знаю, как! Пытаюсь, но не могу! – голос молодого человека задрожал и сорвался.

Старший лейтенант передёрнул плечами, когда мурашки пробежали по спине. Жить в страхе – это почти что не жить.

– Отвезу тебя в камеру. Ты не подумай, дело я замял. Просто брат однажды признался, что в камере, куда мне пару раз приходилось его сажать, он высыпался лучше, чем где-либо на гражданке. Говорил, там не то чтобы спокойно, но… – лейтенант попытался подобрать правильное слово.

– Порядок есть.

– Точно. Сказал, у нас хоть и вяленые все, но хоть устав и инструкция есть.

– В училище это с первого дня вдалбливают, но пока в бою не побываешь, всё равно не поймёшь. И я не понимал. На секунду растерялся – ты труп. На минуту дисциплина отряда пропала – отряду хана, будь ты хоть трижды мастер спорта и обвешан оружием. Война – это командная игра. А тут… тут я один.

– Тут не война.

– Уверен?

– Иногда не уверен. Но тех, кто так не считает, мы как раз ловим и сажаем.

– Ну, вот и сажай.

Санкт-Петербург, Военно-медицинская академия им. С.М. Кирова, начало нулевых.

– Да пойми ты, Константин Романович, дорогой! Ну, нет у нас средствОв на такое, просто нет! Ты же сам видишь, что вокруг творится! Эти грёбаные реформаторы взялись за армию всерьёз, и пока они не наиграются, я не могу тратить средствА не по существу. Не имею права! Последний раз, когда у нас такое затевалось, был сороковой год, и я молюсь всем святым, чтобы в этот раз никакая Германия не решила воспользоваться ситуацией!

– «Не по существу»?

– Вот только не надо этого, полковник. Ты знаешь, что я имел в виду. В отличие от кабинетных крыс, я не считаю вышедших в запас и на пенсию мусором и помогаю, чем могу, но пойми, тут мои руки связаны. Для этого есть специальные отчисления и фонды.

– Я туда обращался, и не раз, это вам прекрасно известно, как и тот факт, что деньги из этих фондов расходятся по карманам упомянутых вами кабинетных крыс.

– А как насчёт Министерства образования или здравоохранения? Это, скорее, по их профилю.

Волконский поднялся со стула и, вытянувшись по струнке, отдал генералу честь.

– Разрешите идти, товарищ генерал? – голос полковника был предельно нейтрален. Он не позволил себе и тени неуважения к старшему по званию.

– Не разрешаю, мля! Сядь, полковник! – показная отстранённость медика взбесила генерала намного сильнее, чем высказанная ранее наболевшая просьба, с которой он и хотел бы, но никак не мог помочь.

– Как ребёнок, ей-богу.

– Я вёл себя как взрослый весь последний год, и мой запрос остаётся без внимания, а между тем люди калечат себя и своих близких. Не говоря уже о репутации армии…

– Ты по поводу репутации армии депутатам заливай, ладушки? – прервал говорившего генерал. – Хотя кто тебя к ним пустит, такого, мля, тактичного.

Покопавшись в столе, он выудил пачку «Беломорканала».