Первый толчок

В зале смеялись: представление, и правда, оказалось поинтереснее, чем фильм о давно прошедших войнах. Притихли лишь тогда, когда встал Гафароглы. Все ждали, что он скажет. А он только и мог выговорить:

— Дети мои, дети мои… Ваш отец был моим; другом, я давал вам имена… Вы же — братья!

Больше Гафароглы ничего не успел произнести: медленно стал оседать, бессильно клонясь набок. Ему успели подставить стул, налили из графина воды в стакан, Ахмед, не замечая суматохи вокруг старика, продолжал кричать:

— Братья, а карманы у нас разные! Твой сын Алекпер как сыр в масле катается, а много он помогает брату? Стыдно сказать, родной брат с тремя детьми в Баку комнатенку снимает!

Алекпер стукнул кулаком по столу.

— Это тебя не касается!

— Ах, не касается! — совсем взвился Ахмед. — Тогда нечего и нас учить!

Гафароглы, преодолев слабость, вновь поднялся, как ни пытались его удержать сидевшие рядом с ним.

— Ваш отец помнил: есть земля, есть человек на ней — сын человека в этом мире. Если у одного был хлеб, он знал: хлеб есть у всех…

— Сказки рассказываешь! — крикнули из зала. — Никогда такого не было!

— Вы фильм только что видели, — пытался продолжать старик.

— В фильме все можно показать!

— Эй, Гафароглы, если ты такой добрый, дай пятерку опохмелиться!

— Цыц, щенки! — прикрикнул кто–то из старших.

Гафароглы сел, закрыл лицо ладонями, словно бы отказываясь смотреть на этот мир.

* * *

Алыш все свое свободное время проводил у родника.

Мальчишка старался вовсю. Однажды утром, подойдя к роднику, он увидел возле него большую груду камней, сброшенных самосвалом, обрадовался и обругал себя за то, что не сообразил раньше; с полей вокруг Гарагоюнлу постоянно собирали и вывозили камни, всегда можно было договориться с водителем. Работа пошла куда веселее; Алыш не раз мысленно благодарил незнакомого шофера, разгрузившего самосвал возле родника.

Если бы он знал, что это сделал Солтан — не поверил бы. Впрочем, и сам Солтан не поверил бы, скажи ему месяц назад, что он станет помогать сыну Османа. Тем не менее это было так.

На прошлой неделе, вернувшись из рейса затемно, он услышал во дворе непривычные уху звуки: кто–то жалобно и тоненько повизгивал. Под ноги ему выкатились три пушистых комочка, неподалеку раздалось негромкое предупреждающее рычание собаки, и Солтан все понял.

Сирота, успокаивая рычащую подругу, лизнул ее в морду и пополз на брюхе к Солтану, словно прося прощения за то, что привел за собой семью. Потрепав пса по голове, Солтан подхватил одного из щенков, прижал к лицу, вдыхая его молочный, детский запах, и тотчас двое других принялись царапать голенища его- сапог, тоже просясь на руки. Пришлось Солтану опуститься на корточки, чтобы уделить внимание всем сразу. Отталкивая друг друга, они принялись облизывать его руки, сосать пальцы.

— Ах, дурачки, дурачки, — говорил растроганно Солтан. — Ну, хватит…

Сирота полез на свое старое место — под крыльцо, за ним двинулись и щенята; их мать, все еще недоверчиво поглядывая на человека, легла у ступенек, загораживая детенышей, Солтан вынес собакам по куску мяса, поиграл несколько минут со щенятами, лег спать и неожиданно быстро заснул. Два дня прожили собаки под крыльцом, и за эти два дня Солтан сделал важное открытие: оказывается, он прежде не мог заснуть потому, что всегда лежал, крепко сжав челюсти; порой у него скрипели зубы и начинали болеть скулы. Теперь он, слушая слабое щенячье тявканье, доносившееся из–под крыльца, улыбался невольно и легко погружался в сон.

На третий день приснилось ему: подходя к дому, он услышал тоскливый вой. Выла подруга Сироты, У ее ног испуганно жались щенки. Завидев человека, сука умолкла, метнулась к нему, а затем затрусила со двора, волоча набрякшие соски по траве и непрестанно оглядываясь. Солтан пошел за ней, подхватив щенят на руки. Шел он недолго, через несколько минут собака вывела его к озеру.

На берегу, на изрытой земле, лежал Сирота. Кровавый темный след тянулся от самой воды и заканчивался таким- же пятном вокруг собаки. Сирота попытался встать, но тут же вновь упал. Передние лапы, неестественно подвернутые, не держали его. Солтан застонал: бело–розовые, раздробленные кости в запекшейся крови блеснули перед глазами.

— Гад поганый! — закричал Солтан, грозя озеру кулаком. — Ты что сделал!

Словно обезумев, он бегал по берегу, ругаясь последними словами. Если бы крокодил сейчас вылез из воды, Солтан, не раздумывая ни секунды, бросился бы на него и задушил. Но озеро молчало. Вконец обессилев, Солтан подошел вновь к Сироте. Пес умирал.

Солтан сходил домой за ружьем и лопатой; выстрел прекратил мучения Сироты. Тут же на берегу Солтан закопал его, прогнал прочь суку со щенятами и, перезарядив ружье, до глубокой ночи сидел у воды, в камышах, понапрасну поджидая аджаху…

После этого сна и привез он камни к роднику Алыша.

Однажды он пробирался с ружьем в камышах и неожиданно увидел Сенем. Она сидела на том месте, где они встретились в начале лета, и задумчиво смотрела на полыхающий в воде закат.

Солтан подошел, спросил:

— Ты что здесь делаешь?

Сенем ответила странно: